— Ну конечно, это всякому ясно: Миреле нельзя считать нормальным человеком.
За столом никого уже не было, а детвора шумела в одной из дальних комнат. Свекровь оглянулась, не слышит ли их кто, закрыла дверь, ведущую в переднюю, и поближе подсела к Мириам:
— Да, в этом нет никакого сомнения.
Бывшая курсистка молча выслушивала рассуждения тетки и вполне соглашалась с нею насчет того, что признать Миреле нормальным человеком — немыслимо.
— Ну вот, взять хоть тебя, Мириам: живешь же ты со своим мужем, как все люди живут…
Мириам наконец встала с места, передала ребенка старой няньке и отправилась домой. Тетка вышла проводить ее до трамвая и по дороге все толковала о своем:
— И вот еще что: чего она хочет от Шмулика? Хочет развода — так пусть так и говорит…
На дворе было пасмурно. Начал накрапывать мелкий дождик. А Миреле одиноко стояла у окна, накинув шарф на голову, и грустными глазами провожала прошедших мимо женщин.
Вдруг обе они остановились: что-то привлекло их внимание.
Из подъехавшего вагона трамвая вышел Мончик Зайденовский с двумя большими связками книг под мышкой. У него был крайне озабоченный вид; он прошел мимо тетки и Мириам, не замечая их. Какая-то книга выпала из связки; шедшая позади незнакомая женщина громко закричала ему вслед:
— Эй, господин, послушайте! Вы что-то потеряли!
Но он, не оборачиваясь, продолжал шагать вперед, направляясь прямо к флигельку Миреле.
На обратном пути свекровь зашла к сыну.
Все было объято тишиной и сном. Мончика больше уже не было. Шмулик, сняв пиджак, спал на кушетке в кабинете, а Миреле лежала в спальне на неубранной с утра кровати, и вокруг нее валялась масса старых и новых книг.
С этого дня свекровь невзлюбила Мончика и стала косо на него поглядывать.
Она избегала теперь встречаться с ним взглядом.
Высказать возникшее подозрение в кругу семьи было как-то неловко; но ведь все видели, что он перешел явно на сторону Миреле и держал в секрете содержание долгих бесед своих с нею. Однажды, встретив Мончика у дверей, свекровь не могла удержаться, чтоб не кольнуть его:
— Пожалуйста, объясни ты мне, чего хочет Миреле от Шмулика? Говорят ведь, что тебе доверяет она все свои тайны.
Мончик вытаращил на нее глаза и ничего не ответил. На минуту забежал он к дяде в кабинет, чтобы потолковать о делах, и, выйдя оттуда, зашагал по направлению к дому; остановился было на пути у парадной двери флигелька, но тотчас же свернул к трамваю; ему пришло в голову, что нужно взять себя в руки: «На что это похоже? Люди в самом деле могут подумать, что я собираюсь отбить жену у Шмулика…»
Он перестал бывать в предместье…
Вернувшись как-то вечером с Лебедянского скотного двора, где в течение двух дней производилась перепись новых голов скота, Шмулик нашел двери комнаты Миреле запертыми.
Он постоял некоторое время у дверей, постучал, подождал немного и опять постучал. Ответа не было. Он стал шагать по столовой и кабинету, время от времени останавливаясь у окна и поглядывая на хмурое небо. Вспоминалось, что Миреле ни разу с ним не заговорила за последние две недели; что белье, которое он носит, совсем загрязнилось, и давно уже пора было вынуть себе чистое из шкафа, находящегося в комнате Миреле; что отношение жены к нему с каждым днем ухудшается, а он, Шмулик, совершенно против этого бессилен.
Когда стемнело, он обошел дом со всех сторон и подкрался к выходящим в сад окнам комнаты Миреле. В саду было мокро; лил косой осенний дождик, подгоняемый ветром, и вишневые деревья качались под дождем, тихо на что-то пеняя. В углу сада росли стройной вереницей старые тополи; они клонились верхушками в сторону ветра и грустно кивали на облачный край неба, откуда ветер нагонял тучи; «Вот оттуда… оттуда идет беда…»
Ставни комнаты были заперты изнутри, и сквозь щели пробивался тонкою полоской свет лампы, — видно, она не спала.
Он вернулся к себе в кабинет, лег на диван, но заснуть не мог, и в бессильной тоске скреб клеенку дивана:
— Эх, погибла, видно, жизнь… погибла…
В конце концов он заснул, не раздеваясь, и проснулся около часа ночи; в комнате Миреле был еще свет; снова задремал и очнулся уже утром, когда служанка мыла полы, а в окно глядел едва занявшийся пасмурный дождливый день.
