Невыносимо было здесь оставаться.
Миреле вернулась в столовую, уселась у стола, подперла руками голову и о чем-то задумалась, а потом стала расспрашивать, когда уходит ближайший поезд в город:
— Кажется, есть два поезда: не знаю только, каким удобнее будет завтра поехать домой — утренним или вечерним.
Гитл усмехнулась и удивленно что-то спросила; раввинша тоже обратилась к Миреле с вопросом; но она ничего не слышала: глаза ее были неподвижно устремлены в пространство…
«Итак, завтра надо вернуться домой…»
Ничего не вышло из этой поездки. А здесь оставаться немыслимо — тягостен каждый лишний час. Нужно теперь самой, без чьей либо помощи, искать исхода, пробивать себе дорогу… А пока остается одно — вернуться в предместье… вернуться ненадолго, до поры до времени…
Она приехала домой поздно ночью, когда все уже спали; вид у нее был измученный, словно после болезни. Никому не сказав ни слова, легла она, не раздеваясь, в постель и несколько дней не выходила из дому. У Шмулика в кабинете нашлись кое-какие книги; она постепенно перетащила их к себе в спальню; в беспорядке валялись они подле ее кровати. В душе ее не было уже досады на Шмулика — он не мог теперь ни помочь ей, ни помешать в осуществлении ее плана. Она ведь твердо решила во что бы то ни стало уйти от него в ближайшем будущем. Ее раздражало только, что он постоянно торчит на глазах; она отворачивалась от него и не отвечала, когда он с нею заговаривал.
Шмулик знал из письма раввина Авремла, что врачи признали положение тестя безнадежным; свекровь Миреле не раз в кругу семьи дивилась и недоумевала:
— На что это похоже? Отец опасно болен, а дочь и двух дней не могла высидеть подле него!
Несколько раз пробовал Шмулик заговорить с Миреле о болезни отца, но она однажды в сердцах оборвала его:
— Ах, не знаю я… сама не знаю…
У него навернулись слезы на глаза; подойдя к окну столовой, он стал глядеть влажными глазами на хмурую окрестность. На душе было тяжело; ни одна мысль не приходила в голову. Чтоб хоть немного рассеяться, поплелся он к отцу. Домашние заметили по лицу его, что он расстроен, и мать незаметно отвела его в сторону:
— Ну что, Шмулик? Опять какая-нибудь история?
Но он, подавляя волнение, старался придать лицу озабоченно-деловитое выражение и даже сурово сдвинул брови:
— Ну, вот еще, что тебе на ум взбрело? Ничего не случилось… ничего…
Торопливо направился он к отцу в кабинет, где сидели трое мужчин, приехавших с разных скотных дворов, и обсуждался план отправки в Варшаву новой партии быков. Отец предложил Шмулику высказать свое мнение по этому вопросу, но тот совсем не соображал, о чем идет речь, и рассеянно пробормотал:
— А? Что?
Был праздник Кущей. В доме свекрови все сидели за длинным, покрытым белой скатертью столом и пили послеобеденный чай. Вся почти местная родня была в сборе по случаю праздника. Все были веселы и умышленно избегали разговоров о Миреле. Свекрови как-то подумалось, что со Шмуликом дело обстоит неладно, но мозги у нее были и впрямь куриные: долго сосредоточиться на этой мысли она не могла и, сидя за столом, лишь моргала бессмысленно глазами.
Среди гостей была также бывшая курсистка Мириам Любашиц; на коленях держала она пятимесячную белокурую девочку с лысой головкой, голубыми стеклянными глазками и оттопыренной влажной нижней губкой. Только что ребенок переходил из рук в руки: его теребили, приплясывали с ним, подбрасывали вверх. Малютка таращила стеклянные голубые глазки, пугалась и часто принималась пищать. Наконец, свекровь взяла ее на руки и, моргая глазами, стала что-то приговаривать. Ребенок сморщил носик, высунул язычок и впервые весело засмеялся. Все пришли при виде этого в неописуемый восторг; Мириам Любашиц сказала:
— Ну вот, видите: она уже любит тетю.
В комнате стало тихо — вся родня перешла в гостиную, а малютку взяла на руки мать. Девочка водила слабыми кулачками по лицу матери, брызжа слюной из ротика, и пищала так энергично, что слышно было во всех углах тихой столовой:
— Бэээ…
Упрямо барабанила она кулачонками по лицу матери, словно по оконному стеклу. Мать то и дело отворачивала голову, уклоняясь от ударов крохотных кулачков, и делала усилия, чтобы следить за ходом речей тетки:
