— Где он? — продолжал Бренсис.
— Поблизости, милорд, — ответила Амара, в то время как нож прошёл мимо ее колена. — Я не уверена, где именно.
— Очень хорошо, — сказал Бренсис одобрительно, и запечатлел поцелуй на обнажённой коже позади её колена.
Амара содрогнулась в ожидании.
— Каковы его намерения? — спросил Бренсис, возвращаясь к разрезанию одежды на ноге Амары.
— Он ждёт моего сигнала, — сказала Амара.
Бренсис мрачно улыбнулся, а тем временем нож разрезал кожаную штанину на бедре Амары и медленно двигался вверх к её боку.
— Для чего?
— Чтобы освободить пленных, милорд.
Бренсис рассмеялся.
— А ты амбициозна. И что должно быть сигналом для него? От тебя, кажется, мало что останется, но, когда мы поймаем его, я смогу, по крайней мере, убедиться, что ты будешь шептать ему на ухо, когда его захватят и начнут вербовать…
Металл царапнул по металлу, и Бренсис остановился, нахмурившись в недоумении.
Амара посмотрела вниз и увидела, что его нож распорол кожаную одежду над верхней частью её бедра, куда несколькими часами ранее её муж надел ошейник послушания, резко выделявшийся на фоне бледной кожи.
Глаза Бренсиса расширились от ошеломляющего осознания.
Амара призвала Цирруса, её руки стремительно пришли в движение.
Она схватила Бренсиса за запястье, которое держало нож, и выкрутила в сторону большого пальца, движением, которое застало его врасплох так быстро, что у него не было времени, чтобы противостоять с помощью своей нормальной силы, а тем более, увеличенной фуриями.
Нож выпал из его руки, и Амара поймала его с кажущейся ей ленивой из-за ускоренного восприятия точностью, даже прежде чем он начал падать.
Бренсис призвал свою фурию ветра и начал поднимать руки, чтобы защититься — но не был достаточно быстрым.
Амара ударила его по руке сбоку —
— и лёгким движением запястья перерезала заостренным фуриями кинжалом обе артерии на его горле.
Кровь хлынула потоком, ручьём. Она плеснула на голые ноги и торс Амары, горячая и отвратительная, она споткнулась, потеряла равновесие от скорости своего движения, и упала обратно в ванну, вне досягаемости рук Бренсиса.
Молодой алеранский лорд выгнул спину, дико размахивая руками.
Один из его кулаков ударил по деревянному каркасу ванны и расколол её, мыльная вода, с пузырьками, окрашенными брызжущей кровью, разлилась по полу.
Он скрутился, дернувшись к Амаре, и одним содрогающимся плечом ударил ошеломленную Лиссу в живот, отбросив ее назад, как куклу.
— Сигнал? — Зашипела Амара, ее тело звенело, вспыхнув от ярости и серебристо-белой неги, исходящей от металлического ошейника вокруг бедра. — Сигналом будет твой труп, предатель. Ты никогда не причинишь вреда моему мужу.
Возможно, он пытался что-то сказать, но ни звука не выходило — кинжал перерезал еще и трахею.
Почти невозможно уничтожить такого мощного заклинателя, как Бренсис, не используя магические силы сопоставимого уровня.
Вот именно, почти.
Последний отпрыск Калара рухнул на пол постоялого двора, съеживаясь как пузырь, из которого медленно вытекает вода. Его кровь смешалась с душистой водой на полу.
Ни один звук не выдал убийство.
Амара оперлась спиной о стену в комнате, пытаясь побороть эйфорию, все еще нагоняемую ошейниками.
Она хотела, нестерпимо, просто сползти на пол и пусть наслаждение овладеет ею еще раз — но ошейник на бедре перестал посылать свои импульсы экстаза в ее сознание.
Ей на этот случай, по ее собственному настоянию, были даны указания.
Если она проигнорирует эти указания, то вскоре она почувствует чудовищную боль вместо блаженного экстаза и Амара ощутила, как на её мысли накатила легкая волна паники.
Она заставила себя шатаясь двинуться к платяному шкафу, сознавая, что широко открытые глаза Лиссы наблюдают за ее передвижениями.
От страха ее рот был широко открыт, по лицу девушки с ошейником бежали слезы, полосками пересекая капельки крови, брызнувшие на нее.
Амара открыла шкаф и схватила одну из туник Бренсиса, быстро надела ее на себя, а затем накинула один из его плащей на плечи.
Все висело на ней, словно мешок, но выбора не было. Несколько секунд спустя она быстрыми движениями взяла меч Бренсиса, висевший у него на бедре, с толикой страха, что его неподвижность может быть уловкой — но мертвец не шевелился.
