– И впрямь, словно у себя дома ночуют! – сердито посмеивался воевода. – Вот ведь дурь-то человечья… Ну что, братья, поспали бы и вы, покуда время есть. Скоро уж понадобитесь.
Заросли, в которых затаились русские разведчики, были достаточно густыми, в них можно было прятаться, не опасаясь, что с берега кто-то заметит. Воины воеводы, послушав его совета, расстелили на земле плащи и улеглись подремать.
Темнело, но закат ещё широко разливался по западной стороне неба. Пелгусий медленно шёл сквозь кусты к берегу. Широченная река открывалась перед ним, вся будто залитая огнём. Алым светом были обведены и контуры облаков.
Воевода смотрел на закат, на реку, и мысли его были тревожны: «Что ж ты, воин Филипп, своих-то обманываешь? Говоришь им, что разобьём мы ярла… А как мы его разобьём? Великой рати быстро не соберёшь, а с малой разве такую силу одолеть можно? Если б кто помог? Но кто тут поможет?»
Пелгусий перекрестился, забормотал про себя молитву. Вновь поднял голову. И, поражённый, отступил. Прямо на него, вырастая из алого огня заката, скользя над алой водой, не плыла, но двигалась по воздуху ладья с туго надутым парусом. Она было реальна – воевода ясно видел, как парус ещё сильнее вздувается от ветра. Вот ладья уже почти над Пелгусием, и он понимал, что действительно видит её…
– Господи Иисусе! – едва слышно прошептал воевода и вновь поднял руку для крестного знамения.
На носу ладьи, обрисованные красным контуром, стояли два юноши в русских кафтанах. Тот, что младше, обернулся к старшему:
– Слышишь ли, Борисе! Надобно помочь родичу нашему князю Александру.
– Поможем, брат, – отвечал второй.
И ладья, вновь окунувшись в охвативший небо огонь, слилась с ним.
– Святые! – окаменев, прошептал воевода. – Святые мученики Борис и Глеб![29] Это они!
Охваченный одновременно трепетом и восторгом, он упал на колени, вновь перекрестился, шепча молитву.
С первыми проблесками рассвета конная дружина князя Александра почти достигла цели. Кони мчались по лесистым склонам, разбрызгивая рыжую воду в болотцах, взрывая землю на лесных тропах.
Ратмир догнал князя, поравнялся с ним и окликнул:
– Слышь, Александр! Не быстро ли скачем? Ну, как пешая рать за нами не поспеет? Нас и так мало…
Князь возразил:
– Нет, Ратмир, я всё рассчитал. Ратники часть пути по Волхову идут, на ладьях, а это ещё быстрее выходит, чем верхом. Да по пути ещё ладожских воинов захватят, к ним гонца заранее отправили, должен был поспеть. Нет, нет, мы вместе в бой пойдём. Только вот где наши разведчики?
– Да вон они! – указал, вытянув руку, один из воинов. – Вон, за деревьями схоронились!
Александр движением руки скомандовал воинам, чтобы те остановились, и большой отряд почти разом осадил коней.
Навстречу им показался небольшой отряд ижорцев, во главе его шёл воевода Пелгусий.
Князь, не слезая с седла, обнял финна:
– Здрав буди, Пелгусий! Что скажешь?
– Здравствуй и ты, князь Александр! – отвечал тот. – Только меня ныне Филиппом зовут. Мне христианское имя милее. А скажу вот что: стоят ладьи вражьи в устье Ижоры-реки. Там же, на берегу, они и шатры свои поставили. И ярлы их там, и епископ – я сам его видел, и другие из священства их… Всё тебе укажу. А ты-то как поспел так скоро? Выходит, сотню вёрст за ночь отмотал!
Александр улыбался:
– Маршем, Филипп, одвуконь. Не совсем чтобы за ночь, но за вечер и ночь… Уж случалось так делать. Рать пешая тоже вслед поспешает.
– На месте уже твоя рать, – поспешил обрадовать финн. – Только что мы с ними столкнулись. Ждут тебя. И до шведов – рукой подать.
Александр обернулся, подзывая к себе начальников отрядов:
– Слушайте меня. Мы с конной дружиной сейчас, покуда шведы не пробудились, с юга ударим, вдоль реки пойдём. Берега там высокие, деваться им будет некуда. Пешей дружине передать, чтоб с берега насела. А ещё… Эй, Миша, ты где?
Семнадцатилетний внук боярина Фёдора тотчас оказался возле князя:
– Здесь я, княже.
– Ты всё рвался доблесть свою показать. Вот и показывай. Надобно шведов от кораблей отрезать, чтоб сразу же сбежать от нас не сумели. Сделаешь?
– А то? – искренне обрадовался Миша.
