Папский дворец действительно окружал небольшой, но уютный садик. Здесь росли во множестве розовые кусты, покрытые цветами, невысокие деревца, заботливо подстриженные трудолюбивыми монахами.
С той стороны, где второй этаж окаймляла галерея, посредине садика располагался бассейн с небольшим фонтаном посредине. Вокруг стояли каменные скамейки, на которых рыцари с удовольствием расположились, отдыхая от долгой дороги и утомительного зноя. Некоторые, с удовольствием расстегнув кольчужные бармицы[25], умылись водой из фонтана. Двое даже принялись поливать себе головы и шеи. Все с удовольствием пригоршнями пили прохладную воду.
– Отец, почему же нас не позвали к папе вместе с гроссмейстером? – недоуменно спросил рыцаря Карла фон Раута юный Эрих. – Когда мы приносим рыцарские обеты, мы все становимся воинами Святого Креста. Отчего же кому-то из нас глава Святого престола доверяет, а кому-то нет?
Карл и сам испытывал недоумение и даже раздражение, однако постарался не показывать этого сыну.
– Вероятно, речь идёт о каком-то деле, в котором до поры до времени его святейшество хотел бы соблюдать тайну. Если ордену предстоит в чём-то важном принять участие, то в своё время мы все об этом узнаем, Эрих.
– Я не так себе это представлял! – с досадой произнёс мальчик и тоже зачерпнул ладонью чистую воду фонтана. – Ладно, отец. Если можно, я погуляю по саду. Просто сидеть и ждать что-то не хочется.
– Ступай, – согласился фон Раут-старший. – Только не покидай пределов резиденции. Мы не знаем, как долго будут беседовать его святейшество и наш гроссмейстер.
Эрих поднялся по узкой внешней лестнице замка, увитой глициниями, покрытой пылью – по ней редко кто-нибудь ходил. Но мальчику здесь было куда интереснее, чем внизу, возле фонтана.
Его отцу, рыцарю Карлу фон Рауту, было сорок два года. Он участвовал во многих битвах, давно заслужил славу бесстрашного и достойного воина и пользовался уважением как среди простых воинов, так и среди рыцарей Тевтонского ордена. Но рыцарь он был не совсем обычный, некоторым даже казался странным, и, возможно, ему бы об этом говорили, если бы не боялись вызвать его гнев. Карл вовсе не был раздражителен и никогда не впадал в беспричинную ярость, однако все, кто видел его в бою, предпочитали всё же не сердить его. А странность барона фон Раута заключалась в том, что в ту пору, когда большая часть славных рыцарей не утруждала себя науками (иные даже не умели читать и писать!), рыцарь Карл не только читал много и охотно, но и собрал в своём замке немалую библиотеку. Писать он, само собой, тоже умел, а ещё в юности для чего-то изучил латынь.
Всему этому он обучал и своего единственного сына. Жена, которую он очень любил, родила ему троих сыновей и двух дочек, но десять лет назад эпидемия оспы унесла двоих мальчиков и одну из девочек. Ещё через пять лет барон потерял и жену, но больше не женился. Две его старшие дочери благополучно вышли замуж, у обеих уже были дети.
Эриха Карл любил всеми силами души. Мальчик был очень похож на него, но главное – в нём было много и от покойной матери, по которой суровый рыцарь не переставал тосковать, хотя никому об этом не говорил.
Лестница, по которой поднялся младший фон Раут, привела его на широкий, тоже весь покрытый вьюнами балкон. Эрих шёл по нему, с интересом рассматривая сложенную из массивных камней стену, по которой тоже ползли цветущие вьюны. Эрих прикидывал, сколько же лет этому зданию.
Как вдруг он оказался возле небольшого стрельчатого окна. Оно почти совершенно скрывалось за стеблями вьюнов, и, возможно, мальчик не заметил бы его, однако его привлекли голоса, доносящиеся из этого окна.
Не утерпев, даже не подумав, что, по сути, он подслушивает, юный рыцарь отогнул стебли и понял, что это – окно верхнего света: он увидел с высоты обширный кабинет, в котором за массивным столом, в кресле, сидел фон Зальц, а напротив него, в таком же кресле – немолодой человек в белой сутане.
Эрих понимал, что перед ним сам папа римский, но уже не сумел поступить разумно – отойти и не слушать разговора. Что-то удержало его.
