И все старейшины обрадовались, увидев, наконец, волшебство, которого им так недоставало и ради которого много лет назад они составили и привели в действие свой план, ибо тогда все они были намного моложе и возлагали на магию очень большие надежды. И сразу по окончании голосования Нарл вынес собранию еще одну баклагу меда, и старейшины выпили в честь радостного события. За магию, сказали они, которая наконец пробудилась в Орионе, — за магию и за счастливое будущее, несомненно ожидающее Эрл. И вскоре, благодаря уюту длинной комнаты, теплому свету свечей, обществу добрых товарищей и умиротворяющему действию крепкого меда, каждый из них уже без труда заглядывал в ближайшее будущее на какой-нибудь год или около того и ясно видел там известность и великую славу, которую уже совсем скоро — стоит только немного подождать — обретет Эрл. И тогда старейшины снова завели разговор о днях, которые казались им теперь гораздо ближе: о днях, когда об их возлюбленной долине услышат в самых отдаленных краях и когда слава полей Эрла будет шагать от города к городу. Одни хвалили древний замок, другие воспевали высоту окружающих холмов, третьи восторгались долиной в целом и тем, как надежно она укрыта от всех других земель, четвертые не могли нарадоваться дорогими их сердцу домиками, выстроенными древними жителями Эрла, пятые толковали о щедрости густых лесов, протянувшихся до самого горизонта, и все дружно предвидели времена, когда необъятный мир узнает обо всем этом, ибо теперь у Ориона была магия. А все старейшины были прекрасно осведомлены о том, что большой мир неизменно внимателен к любым сообщениям о всякого рода волшебстве и реагирует на них на удивление быстро, хотя минуту назад он, казалось, только что не спал.
И они продолжали восторгаться магией, обсуждать единорога и провозглашать новые и новые здравицы славному будущему Эрла, когда дверь кузницы внезапно распахнулась, и на пороге появился Служитель. Он был в своей длинной белой накидке с пурпурно-лиловой каймой, и за спиной его чернела непроглядная ночь. И, глядя на него при свете свечей, старейшины наконец заметили, что на шее Служителя висит на золотой цепи священный знак.
Тут опомнившийся Нарл пригласил его войти, а кто-то придвинул к столу еще один стул, но Служитель слышал, что они говорили о единороге, и потому обратился к ним с порога и лишь слегка возвысил голос.
— Да будут прокляты единороги! — провозгласил он. — Да будут прокляты их повадки, и их образ жизни, и все волшебное — тоже!
И в благоговейном молчании, установившемся вдруг в уютной комнате Нарла, кто-то воскликнул:
— Не проклинай нас, господин!..
— Добрый Служитель, — мягко возразил гостю Нарл, — мы никогда не охотились на единорогов.
Но Служитель уже поднял руку, словно отводя единорожью скверну, и проклял их.
— Да будут прокляты единороги, — крикнул он, — и те места, где они обитают, и лилии, которыми они питаются, и все песни и легенды, в которых о них рассказывается. Да будут прокляты вместе с ними все, кто живет, не помышляя о спасении!
И, все еще стоя в дверях и сурово глядя в комнату, Служитель сделал паузу, ожидая, что старейшины дружно отрекутся от единорогов.
А они думали о гладкой, шелковистой шкуре единорога, о его сказочной быстроте, о грациозном изгибе шеи и о его красоте, которая смутно явилась им в вечернем сумраке, когда белоснежный зверь промчался мимо Эрла. И еще они думали о его прямом и опасном роге, припоминали древние баллады, в которых воспевалась легендарная бестия, и не спешили отречься от магии.
И Служитель, ясно видимый на фоне ночи в желтоватом свете свечей, понял, о чем они думают, и снова поднял руку для проклятия.
— Да будут прокляты их быстрые ноги, — торжественно сказал он, — и их шелковистая белая шкура, и их красота, и все волшебное, что есть в них; и пусть будет проклято все, что пасется по берегам зачарованных ручьев!
Но даже после этого в глазах старейшин все еще теплилась любовь ко всему, что только что запретил Служитель, и, видя это, он не спешил закончить свою проповедь. Напротив, он еще больше возвысил голос и, сурово глядя в обеспокоенные лица старейшин, добавил:
