Даже простая последовательность повествования требует, чтобы первым был нарисован облик Сечени. Мост возник по его желанию. Именно он искал и гениальным образом нашел тех двоих людей, которые осуществили его непреходящую мечту.
Вам имя графа Сечени вряд ли что говорит, хотя в свое время у этого имени было широкое «publicity» в Англии. Еще в 1825 году к деятельности Сечени было привлечено внимание журнала «Квотерли ревью». Конец связям Сечени с газетой «Таймс» положила лишь его смерть в 1860 году. Написанные или инспирированные им статьи причиняли непрестанное беспокойство австрийским властям предержащим. Венского корреспондента «Таймс» мистера Томаса Берда даже намеревались выслать из имперской столицы. Но затем многоопытные чиновники полицейского государства избрали более гладкий путь: с мистером Бердом «побеседовали»… Впрочем, кому теперь, сто лет спустя, известно об этом?..
Попытаюсь охарактеризовать Сечени одной фразой, которая, пожалуй, высветит весь его облик в целом. Сечени — это венгерский Байрон…
Вот произнес и остро почувствовал, что сравнение это хромает более прочих подобных сравнений, всегда страдающих известной натяжкой. Ведь сомнительна даже попытка определить личность Байрона через понятие «Байрон»; тут явно потребовалась бы немалая корректировка, а уж сравнение Сечени с Байроном — тем более условно. Байрон был поэтом, Сечени — трезвым политиком с необычайным даром острого видения и прозорливости. В то же время ему присуща своеобразная аберрация: то, что он видит точно и ясно сквозь даль времен, представляется ему приближенным во времени. Приведу лишь один пример: за событиями 1848 года в Венгрии и предшествующими революциями в Европе ему видится их неотвратимый результат — установление господства неимущих, можно сказать, пугающий призрак коммунизма. Но разве нет в этом провидении сходства, роднящего Сечени с поэтом?
Байрон был очень красив, Сечени же, по моему мнению, безобразен. Густые, сросшиеся брови, крупный, мясистый, с чувственными ноздрями нос, маслянистые глаза, свойственные восточному типу, как и желтоватый цвет лица. Подвижные морщины на лбу свидетельствуют о непрестанной смене настроений. Но — байроновская ли то черта или же явление эпохи? — этот безобразный мужчина представлял серьезную опасность для женщин и еще более серьезную — для женатых мужчин; он снискал успехи, которые будоражили его до конца дней: несчастливая любовь не давала покоя его душе и телу, счастливая — связала его по рукам и ногам, лишив свободы передвижения…
Однако самое большое отличие между Байроном и Сечени заключается в том, что Байрон видел Англию изнутри, а потому презирал и ненавидел ее, Сечени же, этот юный аристократ Габсбургской империи, сравнивал со своей родиной эту страну, избавившуюся от крепостничества, вставшую на путь промышленного, капиталистического развития, строительства машин и железных дорог; он видел немало хорошего в Англии и хотел перенести это хорошее к себе домой, на свою бедную родину. Поэтому Байрон — англофоб, а Сечени — англоман. Связывает их космополитическая общность — та среда, в которой обитали, дружили, любили европейские аристократы первой половины XIX столетия. Сечени никогда не встречался с Байроном, однако в одном из лондонских салонов он, естественно, познакомился с «чудаковатой» Каролиной Лэм, прославленной любовницей Байрона…
Упомяну еще одну подробность, прежде чем начну рассказывать вам — очень кратко, лишь в той мере, насколько это имеет отношение к предыстории моста — о жизни Сечени. Возможно, это подстегнет ваш интерес. Дело происходит в 1840 году — к тому времени Сечени уже является основателем Академии наук, инициатором Дунайского пароходства и регулировки Дуная, создателем «Шелковичного общества», ратующего за развитие шелководства, первым оратором, произнесшим свою речь в государственном собрании по-венгерски (а это, знаете ли, немалое дело, если учесть к тому же, что Сечени тогда еще едва умел изъясняться на своем родном языке). Выдающийся государственный деятель и крупный политический противник Сечени Лайош Кошут в одном из своих выступлений называет его «величайшим из венгров». И Сечени ни на миг не сбивает с толку столь ошеломляющее признание его заслуг, он тотчас улавливает намерение противника.
