История Первого Болгарского царства - страница 60

Симеон в славном своем дворце в Преславе был хорошо информирован относительно того, что происходило в Константинополе. Он ждал, когда закипит вода; планы и амбиции заполняли все его мысли.

11 мая 912 г. император Лев Мудрый умер, и Александр встал во главе императорского правительства. Ситуация сразу совершенно изменилась. Николай возвратился из изгнания, а Евфимий был выслан; новое мученичество последовало за старым и осложнило конфликт. Императрица Зоя удалилась из дворца; ее сын был спасен от кастрации благодаря друзьям, указывавшим на слабость его здоровья. Все министры прежнего режима были уволены, некоторые умерли в тюрьме. Тем временем Александр наслаждался спиртными напитками, идолопоклонством, женщинами и своими фаворитами[332].

Несколько месяцев после того, как Александр стал императором, в Константинополь прибыло булгарское посольство. Симеон поступил правильно, прислав поздравления новому императору и попросив его возобновить соглашение, заключенное им со Львом. Александр принял их сразу после оргии и, в пьяной браваде, отослал их, отказываясь платить булгарам какую-либо дань. Послы, возвратившись к Симеону, сообщили о том, как их приняли. Едва ли он был обеспокоен этим; теперь у булгарского князя была превосходная причина нарушить мир с империей, которой управлял умирающий алкоголик, не способный противостоять ему. Он подготовился к войне[333].

Однако спешить нужды не было; дела империи ухудшались. Александр умер 4 июня 913 г., оставив правительство в руках совета регентов, во главе которого встал патриарх Николай[334]. Такая ситуация благоволила Симеону. Николай, бесстрашный противник императора, всегда стремился к примирению с Симеоном; он никогда не забывал, что являлся вселенским патриархом, духовным отцом болгарской церкви. Николай решил, что должен оставить патриаршество не слабее, чем в том состоянии, в котором принял его. Очевидно, что он должен был поэтому умиротворить булгарского монарха и предупредить его, чтобы тот не поддавался искушению независимости или не попал под власть Рима. Именно из-за этого беспокойства появился целый ряд писем, иногда укоризненных, но почти всегда просительных в тоне, которые патриарх адресовал двору в Преславе, — писем с еле уловимым изменением характера, которые являются главным источником по истории этих лет.

В августе 913 г. Симеон в полном вооружении вторгся в империю. Николай напрасно пробовал отговаривать его, обращаясь к лучшим чертам характера князя, чтобы тот воздержался от нападения на маленького ребенка, и к его худшим качествам, предложив ему принять долги по дани в Девельте[335]. Но ничто не тронуло булгар. Цели князя были гораздо более значительными.

Его вторжение произошло вслед за военным восстанием[336], и императорское правительство не смогло оказать ему сопротивление. Быстрым маршем пройдя через Фракию, он предстал перед стенами Константинополя и расположил свою большую армию по линии стен от залива Золотого Рога до Мраморного моря. Но вид огромных укреплений города укротил булгарского князя; в первый раз он взглянул на них глазами врага и понял, насколько неприступными они являлись. Он решился начать переговоры.

Николай был рад. За предложением переговоров последовала серия дружественных бесед. Сначала Симеон отправил своего посла Федора в город, чтобы увидеть регентов; затем регенты и молодой император лично развлекали сыновей Симеона на банкете во Влахернах[337]; и, наконец, сам Николай решил посетить Симеона и был принят с особым уважением. Тем временем условия заключения договора уже были обсуждены. Симеон проявил умеренность в своих требованиях; он получил долги по дани, много подарков и обещание, что император женится на одной из его дочерей. С этим он вернулся в Болгарию[338].

Условия договора требуют некоторого объяснения. Суть его заключается в том, что именно сейчас, как я полагаю, Симеон впервые четко сформулировал для себя те цели, которые стали его амбициями и вскоре обрели над ним полную власть. Он нацеливался, ни много ни мало, на то, чтобы стать императором. Уже отказ князя удовлетвориться обычной данью показал, что он надеялся на большее; и теперь, через брак с императором, он хотел приобрести законную опору во дворце. Идея не была столь фантастической, как может показаться. Империя все еще сохраняла универсальную международную концепцию; представители многих разных народов всходили на трон. Ни один, правда, не являлся при этом господином иностранной державы; но этот факт, без сомнения, давал бы им преимущество. И настоящее сулило надежду. При императорском семействе в лице одного болезненного мальчика будущее, казалось, должно было принадлежать сильнейшему. И никто не мог бы по власти превзойти Симеона, дочь которого сидела во дворце, другом являлся патриарх, а огромные армии были готовы в любой момент спуститься во Фракию; и если Константинополь будет принадлежать ему, то и вся Империя будет его, так как Константинополь и есть сама Империя. Амбиции Симеона нельзя считать неосуществимыми. Судьба, однако, не благоволила ему: хотя благодаря этому Болгарии повезло, так как мечты Симеона означали конец политике Бориса. Болгария Бориса с национальным языком и национальной церковью была еще слишком незрелой, чтобы выдержать слияние с империей. Столетием позже она изменилась; Болгария стала признанным всеми народом. Но сейчас, при Симеоне, различные славянские племена и булгары пали бы, греческий императорский дух одержал бы победу, и труды Бориса были бы уничтожены.