— Не верьте ни единому слову! Хазары по всему свету распускают слухи о том, что на Руси-де живут дикари, которые ловят чужеземцев и жарят их на кострах... Если верить хазарам, в русской земле всякого торговца подстерегают одни беды и никакого прибытка, так?..
Толмач залопотал по-своему, важные базарганы кивали головами и гладили шелковистые бороды.
— Для чего это делают хазары? А всё для того, чтобы отпугнуть гостей от Киева... — сказал Могута. — Знамо дело, ежели гости свой товар в Итиле продадут, каган получит десятину, а лишись он торговых пошлин, что ему останется?.. В дальние походы его дружина давно уже не ходит, поблизости хазары всех разорили, с голого больше одной рубахи не снимешь... Вот и несут околесицу. Всякий порицает в других людях лишь то, чему ужасается в себе и от чего сам хотел бы избавиться... А нам это весьма обидно!
Снова залопотал толмач, снова важно принялись кивать базарганы.
— А ежели желаете девок купить, так для чего вам в Киев идти, через пороги трудиться? Такого добра я вам и тут могу продать... Вона сидят — одна другой краше!.. А что у вас есть на продажу?
— О-о-о!.. У нас есть замечательный товар!.. У нас есть ароматы, у нас есть шёлк, у нас есть золото, у нас есть серебро... — оживился толмач.
— Тогда мы с вами поладим, — заверил арабов Могута.
Состоялся скорый торг: Могута обменял рабынь-гречанок на арабские шелка и благовония.
Елена, почувствовав своё влияние на предводителя тавроскифов, попросила Могуту, чтобы он не продавал сарацинам, а оставил при ней сестру Феофанию.
— Подружка твоя, что ли? — поинтересовался Могута. — Чего ж ты раньше не сказала? Мы бы её не вязали, она бы тебе прислуживала...
Елена не сомневалась в том, что Феофания скорее останется с ней у тавроскифов, чем с игуменьей Екатериной — у арабов.
* * *
Лодейники налегали на вёсла, но время от времени опасливо косились на темнеющие берега, по которым то и дело скакали дикие степняки.
Когда караван приблизился к порогам, Надёжа приказал всем лодейникам надеть брони.
— Я бы попробовал не пробиваться с боями, а тихонько проскользнуть мимо степняков, — сказал Могута, обращаясь к сыну.
— Ладно, батя, — послушно ответил Надёжа. — Попытаем счастья...
К первому порогу подошли вечером. Пока выгрузили на берег самые тяжёлые грузы, воцарилась непроглядная темень.
— Может, оно и к лучшему... — вполголоса произнёс Могута.
В кромешной темноте, стараясь не шуметь, лодейники впряглись в лямки и споро перетаскивали лодьи, поставленные на катки, через бурлящие на острых скалах потоки воды.
Перетащили первую лодью, уложили в неё мешки и тюки, и только принялись перетаскивать вторую лодью, как вдруг из-за туч выглянула полная луна, залила белым светом водную гладь, осветила речные откосы и лодейников, копошащихся на узкой песчаной полоске берега, затем раздался гулкий топот копыт, истошные вопли степняков и засвистели в воздухе длинные стрелы...
Стоявший поблизости от Надёжи лодейник был сражён наповал, стрела угодила ему прямо в глаз.
Взвыл нечеловеческим голосом кормщик Арпил, которому стрела повредила правую руку прежде, чем он успел закрыться щитом.
Могута зычно крикнул:
— Надёжа!.. Возьми десяток ратников да пробивайся наверх! Отгони их от берега!
Но Надёжа уже не мог исполнить приказание отца, поскольку при первых боевых криках степняков прыгнул в реку и поплыл под водой, пока хватило дыхания.
Течением его вынесло на отмель.
Настороженно озираясь, Надёжа выбрался из воды.
Крики степняков, свист стрел, звон мечей слышались и некотором отдалении, и Надёжа сумел вскарабкаться по отвесной круче, привстал, огляделся.
Степняков было много, гораздо больше, чем боярских лодейников. Одни подскакивали к берегу, выпускали тучу стрел и отъезжали назад, другие охраняли кибитки и стреноженных коней, пасшихся неподалёку.
Хоронясь от сторонних взглядов, Надёжа степью обежал вокруг стана степняков.
Сухая трава предательски шелестела, но степняки, увлёкшиеся боем на берегу, не обращали внимания на свои тылы.
Надёжа опустился на тёплую землю, достал из-за пазухи кожаный мешочек с кремнём и огнивом.
