И было за что: именно он, замученный дотошностью и настойчивостью сестер, в конце концов предложил направить увлечение хотя бы одной в полезное русло.
— Школа в деревне есть? Есть. Драмкружок есть? Есть. А танцевальная студия?
— Нет, — Лиза, с любопытством.
— Нет, — Лида, повествовательно.
— Значит, будет. Ты же танцуешь хорошо, — обратился Михаил к Лизе. — Вот и набирай детей, учи, занимайся делом.
— А я? — тут же напомнила о себе вторая сестра.
— И ты без работы не останешься. Будешь выполнять административные функции.
— Какие?
— Административные. Реквизит, костюмы, грим. Потом и до причесок дело дойдет, и до визажа, между прочим. А еще гастроли надо организовывать, спонсоров искать, рекламные буклеты печатать… В общем, работы много.
— Ух ты!
Глаза Лизы возбужденно загорелись. Казалось, она готова нестись сломя голову по деревне, чтобы быстрее собрать группу детей, желающих танцевать. Собрать и больше ни о чем не думать — настоящая творческая личность. Недаром менеджерскими функциями Михаил наделил ее сестру, которая не преминула уточнить:
— А платить? Платить нам кто-нибудь будет?
— Пойдем! Пойдем! — теребила Лиза сестру: она готова была танцевать бесплатно сколько угодно.
— Будет, — успокоил Михаил. — Вы только цену разумную назовите, и от желающих сдать вам на пару часов в неделю детей отбоя не будет.
Отбоя и не было. Сестер хвалили и благодарили, а они благодарили батюшку за замечательную идею.
Михаил сумел найти подход ко многим в деревне: некоторых успокоил добрым словом, другим помог дельным советом, третьих просто выслушал, ни в чем не упрекая. И сам не заметил, как начал ждать новых встреч, новых жалоб, новых вопросов. Дни без разговоров уже казались пустыми и бесполезными, в такие минуты он старался придумывать себе занятия, не оставляя времени на передышку. Он убирал двор, переставлял мебель в своей комнатенке или, как сейчас, разбирал бумаги отца Федора. Тот сам сказал:
— Покопайся там у меня, обнаружишь много полезного.
Михаил обнаружил какие-то письма с неожиданно смутно знакомым московским адресом, но заглядывать в пожелтевший конверт не стал, нехорошо. Еще нашел массу литературы, совершенно не характерной для библиотеки религиозного человека: «Астрономический словарь», «Занимательная физика» и дюжину пособий по строительству. Кроме того, в руки ему попали грамоты и свидетельства, выписанные на имя отца Федора за победы в различных архитектурных конкурсах. Среди папок, бумаг и книг откопал Михаил и другие документы, но паспорт никак не попадался.
Остался последний шкафчик, который Михаил принялся опустошать с удвоенной скоростью, рассчитывая на скорое появление в поле зрения заветной корочки. Но вместо паспорта достал с верхней полки тяжелую громаду старинного фотоальбома. Он уже готов был в раздражении отодвинуть его в сторону, как вдруг из-под обложки выскользнула прядь темных младенческих волос, а за ней — бирка, какую надевают на руку новорожденному. Буквы выцвели, но оставались различимы. «Это что еще такое?» — успел подумать Михаил и собрался прочитать надпись, как вдруг услышал тихий скрип двери в церкви и шорох легких незнакомых шагов. И волосы, и бирка немедленно вернулись на место, альбом — в шкаф. «Что, если посетитель окажется слишком любопытным или невоспитанным и пройдет через церковь дальше к «квартирке» священника? Не хотелось бы, чтобы потом вся деревня судачила о том, что я везде сую свой нос».
Вошедший, однако, обладал непривычным для деревенских терпением. О себе не напоминал: не звал батюшку, не кашлял, не вздыхал тяжело и натужно, но все же присутствие постороннего Михаил ощущал в каждом вдохе. Он уже привычным движением надел рясу и прошел в церковь.
Посторонним оказалась женщина. Незнакомая, молодая и очень печальная. Плечи ее были опущены, длинные волосы грязны, а глаза заплаканы. Михаил ожидал услышать тихий глухой голос, но тишину неожиданно нарушили звонкие переливы. И от этой чистоты и легкости фраза, которую произнесла женщина, прозвучала еще ужаснее:
— Он хочет, чтобы я убила ребенка.
«Спокойствие, — снова вспомнил Михаил слова отца Федора. — Спокойствие в любых ситуациях».