— Я зароюсь лицом в землю для тебя, Миро, мои руки и ноги станут бревнами твоей хижины.
Миро ненавидел, когда они просили о чем-нибудь. Это выглядело так, как будто они считали его кем-то исключительно сильным и мудрым, родителем, у кого можно было лестью выманить какие-нибудь блага. Что ж, если они так это воспринимают, то это его собственная вина. Его и Либо. Игра в Бога здесь, среди свинок.
— Я обещал, разве не так, Листоед?
— Когда, когда, когда?
— Для этого нужно время. Мне нужно понять, можно ли ему доверять.
Листоед был сбит с толку. Миро пытался объяснить, что не все люди знают друг друга и что некоторые из них бывают нехорошими, но он, по-видимому, так и не понял.
— Как только смогу, — сказал Миро.
Внезапно Листоед начал ерзать по земле взад и вперед, наклоняясь из стороны в сторону так, как будто у него зудело в заднем проходе. Либо предположил, что это действие выполняло ту же функцию, что и смех у людей.
— Поговори со мной на португальском! — прохрипел Листоед. Листоеду всегда казалось очень забавным, что Миро и другие ксенологи разговаривают попеременно на двух языках, несмотря на то, что у свинок было отмечено существование по крайней мере четырех различных языков, все использовались в одном и том же племени.
Если он хочет слышать на португальском, то он это получит.
— Vai comer folhas. (Иди ешь листья.)
Листоед был, казалось, озадачен.
— Почему это умно?
— Почему тебя так зовут. Come-folhas.
Листоед вынул из ноздри большое насекомое и отбросил его в сторону.
— Не груби, — сказал он. И пошел прочь.
Миро смотрел, как он удалялся. С Листоедом всегда было трудно. Миро предпочитал компанию свинки по имени Хьюмэн. Хотя Хьюмэн был сообразительнее и Миро приходилось более тщательно контролировать себя в разговоре с ним, он, по крайней мере, не выглядел так враждебно, каким часто бывал Листоед.
Когда свинка пропала из виду, Миро возвратился обратно в город. Кто-то шел вниз по дороге вдоль холма, по направлению к его дому. Шедший впереди был очень высок — нет, это был Ольгадо с Куарой на плечах. Куара была слишком большой для этого. Миро переживал за нее. Она, казалось, до сих пор не отошла от шока, вызванного смертью отца. Миро почувствовал секундную горечь. Подумать только, он и Эла ожидали, что смерть отца решит все проблемы.
Затем он встал и попытался получше разглядеть человека, шедшего за Ольгадо и Куарой. Он раньше не видел его. Глашатай. Уже! Он находился в городе вряд ли больше часа и уже шел к ним домой. «Замечательно, не хватало только, чтобы мать узнала, что я — один из тех, кто пригласил Глашатая. Почему-то я думал, что Глашатай Мертвых осмотрителен и не пойдет прямо домой к тому, кто его вызвал. Какой дурак. Достаточно плохо уже и то, что он приехал намного раньше, чем я ожидал. Ким непременно донесет об этом епископу, даже если никто другой этого не сделает. Теперь мне придется иметь дело с матерью и, вероятно, со всем городом».
Миро, в этот раз тебе следовало быть там, потому что, хотя я и лучше тебя запоминаю разговоры, все же я не поняла, что это значит. Помнишь новую свинку, ее зовут Хьюмэн, — мне кажется, я видела, как ты разговаривал с ним около минуты, прежде чем убежал, чтобы заниматься «сомнительной деятельностью». Мандачува рассказал мне, что они назвали его Хьюмэном, потому что он был очень смышленым, как, например, ребенок. Ладно, очень лестно, что слова «смышленый» и «человек» в их понимании тесно связаны, или же, возможно, обидно, что они полагают, что польстят нам этим, однако не это важно.
Тогда Мандачува сказал, что он мог уже говорить, когда начал передвигаться без посторонней помощи. И он показал рукой на уровне десяти сантиметров от земли. Мне показалось, что он имел в виду рост Хьюмэна в то время, когда он научился ходить и говорить. Десять сантиметров! Но, возможно, я совсем неправа. Тебе надо было быть там и видеть все это самому.
Если я права и Мандачува имел в виду именно это, тогда мы впервые имеем пищу для размышлений о том, что касается детства свинок. Если они действительно начинают ходить, будучи десяти сантиметров ростом — и, более того, разговаривать — значит период беременности у них гораздо меньший, чем у людей, а период развития — гораздо более длительный.
