— Я наблюдал его глазами, слушал его ушами, и я заявляю, что он — единственный в своем роде. Или, по крайней мере, очень близок к тому, к чему мы стремились.
— А что можно сказать о брате.
— Его пробы показали невозможность. По ряду других причин. Не относящихся к его способностям.
— Тоже и сестра. Но по поводу его есть ряд сомнений. В нем слишком сильно мужское начало. Слишком сильно стремление растворить себя в чьей-либо еще воле.
— Если другая личность ему не враг.
— Так что же нам теперь делать? Все время окружать его врагами?
— Если это возможно.
— А я думал, ты любишь этого ребенка.
— Если баггерам удастся заполучить его, я превращусь в образцового дядюшку.
— Ладно. Так или иначе, мы спасаем мир. Бери его.
* * *
Женщина на мониторе приветливо улыбнулась и поправила прическу, затем мягко проворковала: «Эндрю, я полагаю, что ты изрядно устал и пресытился этим ужасным монитором. У меня для тебя хорошие новости. Сегодня его заберут. Мы собираемся проделать это прямо сейчас. Это не причинит тебе ни капли беспокойства, тем более боли».
Эндер кивнул. Это была явная ложь, что не будет ни капли боли. Взрослые всегда так говорят, когда собираются причинить боль. Поэтому он отнесся к подобному заявлению, как к определенному предсказанию будущего. Иногда ложь оказывается более надежной, чем правда.
— Так что, Эндрю, если ты готов, то сядь напротив операционного стола. Доктор будет с минуты на минуту.
Монитор отключился. Эндер попытался представить, что миниатюрное устройство исчезло с затылочной стороны шеи. Теперь я сколько угодно могу ворочаться в постели, и ничто не помешает мне. Прекратится противное покалывание, а так же теплота и легкое жжение, сопровождающее каждое принятие ванны или душа.
И Питер больше не будет ненавидеть меня. Я приду домой и покажу ему, что монитор исчез, он увидит, что от него не осталось даже следа. Что я теперь буду обычным нормальным ребенком, как он. Наконец кончатся все неприятности. Он простит мне, что носил свой монитор на целый год дольше, чем он. Мы станем…
Нет, не друзьями. Нет, Питер слишком опасен. Питер слишком зол и груб. Хотя бы, просто братьями… Ни врагами, ни друзьями, просто братьями — живущими под одной крышей. Он не будет ненавидеть меня, он оставит меня в покое. А когда он захочет поиграть в баггеров и астронавтов, а у меня не возникнет аналогичного желания, возможно, я просто почитаю книгу.
Но Эндер знал: даже думая совсем о другом он был твердо уверен, что Питер никогда не оставит его в покое. Когда на Питера нападали приступы дурного настроения, в его глазах появлялось что-то такое… Что когда бы Эндер не ловил его взгляд, не наталкивался на злобный блеск, он знал наверняка — единственное, что Питер никогда не сделает — это он никогда не оставит его в покое. «Я упражняюсь на фортепьяно, Эндер. Попереворачивай ноты для меня. Или мальчик с монитором слишком занят, чтобы помочь брату? А может он слишком умен для того обыденного занятия? А может прибьем парочку баггеров, астронавт?.. Нет, нет, мне не нужна твоя помощь. Я справлюсь сам. Маленький ублюдок! Проклятый Третий!»
— Это не займет много времени, Эндрю, — раздался голос доктора.
Эндер кивнул.
— Он устроен так, что легко убирается. Безо всякого риска, без заражения. Возможно возникнет некоторое щекотание. У некоторых людей появляется чувство утраты чего-то. Ты тоже можешь бессмысленно озираться по сторонам в поисках чего-то, что-то искать. Но тебе никогда не удастся найти то, что ты ищешь, поскольку ты забудешь, что именно надо искать. Поэтому я заранее предупреждаю тебя. Ты будешь искать монитор, а его не будет. Но через несколько дней это чувство пройдет.
Доктор защекотал чем-то по голове Эндера. Внезапная боль, словно бритва, полоснула по затылку. Острый спазм сковал голову и шею, его тело непроизвольно выгнулось дугой, голова ударилась о кровать. Ноги охватило судорогой. Он с такой силой сжал руки, что заломило кости.
— Сестра! — закричал доктор. — Быстрее!
Вбежавшая медсестра застыла на месте.
— Расслабьте эти мускулы! Ну же, помогите мне! Чего вы ждете!
