— Ты так много узнала, Пликт, и так мало поняла.
— Я все поняла! Прочтите то, что я написала, — это и есть понимание!
Вэлентайн сказала себе, что раз Пликт так много знает, она может узнать и больше. Но гневное безрассудство, овладевшее ею, заставило ее сказать то, что она не рассказывала еще никому.
— Пликт, мой брат не старался казаться первым Глашатаем Мертвых. Именно он написал «Королеву и Гегемона».
Когда Пликт осознала, что Вэлентайн сказала правду, она была ошеломлена. Все эти годы она воспринимала Эндрю Виггина как предмет ее исследований, а первый Глашатай Мертвых вдохновлял ее. Обнаружив, что это был один человек, она потеряла дар речи.
А потом она и Вэлентайн разговаривали и прониклись доверием друг к другу настолько, что Вэлентайн пригласила ее быть учителем своих детей и своим сотрудником. Якт удивился этому, но со временем Вэлентайн рассказала ему секреты, которые Пликт узнала сама или выведала у нее. Эта история стала семейной легендой, дети росли, слушая чудесные истории о давно потерянном дяде Эндере, которого везде считали чудовищем, хотя на самом деле он был немного спасителем, пророком или хотя бы мучеником.
Шли годы, семья процветала, и боль Вэлентайн от потери Эндера превратилась в гордость за него и, наконец, в нетерпеливое ожидание. Она ждала, когда он прибудет на Лузитанию, решит проблему свинок, выполнит свое предначертание — быть апостолом раманов. Это Пликт, добрая лютеранка, научила Вэлентайн представлять жизнь Эндера в религиозных терминах; устойчивость и счастье ее семейной жизни вызвали в ней эмоции, близкие к религиозным.
Это повлияло и на детей. Из-за того, что они не могли рассказывать историю о дяде Эндере чужим, она приобрела сверхъестественный оттенок. Сифте, старшая дочь, была особенно заинтригована, и даже когда ей исполнилось двадцать лет и рациональность мышления сменила примитивное детское обожание дяди Эндера, она все еще была одержима им. Он был существом из легенды, и он был все еще жив, и не слишком далеко отсюда.
Она не говорила об этом отцу и матери, но все же доверилась своему бывшему учителю.
— Когда-нибудь, Пликт, я встречу его. Я встречу его и буду помогать в его работе.
— Почему ты думаешь, что ему нужна помощь? В частности, твоя? — Пликт обычно была настроена скептично, пока студенты не завоевывали ее доверие.
— В первый раз он это делал не один, правда?
И мечты Сифте уносились вдаль, от льдов Тронхейма к далекой планете, куда Эндер Виггин еще и не прибыл. «Люди Лузитании, вы совсем не знаете, какой великий человек пройдет по вашей земле и примет на себя вашу ношу. Придет время, и я присоединюсь к нему, пусть даже и через поколение — жди меня тоже, Лузитания».
Сидя в своем звездолете, Эндер Виггин даже не предполагал, какой груз мыслей других людей он везет с собой. Прошло всего несколько дней, как он расстался с плачущей Вэлентайн. Для него Сифте еще и не существовала. Он только сейчас начал ощущать боль от утраты Вэлентайн — боль, которую она уже пережила. Его мысли были далеко от неизвестных ему племянниц и племянников, живущих в этом ледяном мире.
Он думал об одинокой, истерзанной девушке по имени Новинья, он представлял себе, что с ней происходит в эти двадцать два года и какой она станет к моменту их встречи. Ведь он любил ее так, как можно любить отражение самого себя в момент глубочайшей скорби.
