Государь всея Руси - страница 52
— Данила... — Иван злобно сопнул, сжал кулаки и, словно страшась своих ожесточившихся рук, убрал их за спину, сцепил крепким хватом. — Знай; третий раз я уж к тебе не приду. Ты останешься здесь, Данила, а я... и Русь, мы пойдём дальше! И всей вашей волчьей стае не подразить наших ног! Не тем вы движетесь, Данила… Вы изменники в своём дому! Убейте меня, растерзайте моё тело, коли я ненавистен вам, но пошто вы терзаете тело отечества своего, пошто отдаёте его врагам? Скажи, Данила, сознайся, где ещё замышляется измена? Не ради своего благополучия допытываю тебя — ради благополучия отечества нашего... твоего и моего, Данила!
— Не ведаю я, государь, не ведаю ничего. Как тебя убедить в том?
— Ведаешь, Данила, ведаешь... И сейчас ты про всё расскажешь! Я взывал к душе твоей, к совести, к разуму... — Иван резко отвернулся от Данилы, стремительно пошёл к противоположной стене. — Малюта, приведи его сына! — решительно повелел он и, вжавшись в стену, словно ища в ней защиты от собственного гнева, со свирепой задышкой выкрикнул: — Я повелю убить его! Тут же! Сейчас! На твоих глазах!.. Ежели ты не одумаешься, бедняк!
— Побойся Бога, государь, — тревожно вскинулся Данила. — Не чини вреда отрочати моему. Молю тебя, государь! Заклинаю! Казни меня, а Тарха не трогай. Пошто тебе душа невинного?!
Иван молчал — ожесточённо, зловеще. Густая тень скрывала его мучительно-отчаянное лицо.
— Государь! — истошно, с ужасом и последней надеждой крикнул Данила, но, поняв, что Ивана уже не остановить никакими мольбами, обессиленно вышептал: — Будь же проклят ты, ирод! Не оставится тебе Сие... Не оставится!
Васька Грязной взял плеть, с ленивой вызлобью стеганул Данилу по ногам — раз, другой, подступил поближе и ещё хлёстче, ещё яростней полосонул несколько раз по груди, вспоров на рёбрах кожу.
Данила, будто не чувствуя боли, продолжал исступлённо шептать:
— Не оставится тебе сие... Не оставится! Не вставится!
Васька, свирепея, стеганул Данилу по лицу, думая, что так заставит его замолчать, но Данила лишь на мгновение замер, пронзённый нестерпимой болью, и вновь ещё исступлённей зашептал:
— Не оставится! Не оставится!
Малюта ввёл в застенок напуганного парнишку, подтолкнул его к середине... Данила, увидев сына, смолк, его посуровевшие глаза на минуту остекленели от навернувшихся слёз. Иван подвёл к нему сына.
— Сынок... Тарх! — Данила сглотнул слёзы, попытался улыбнуться. — Не бойся, сынок...
— Тять?! — Парнишка в ужасе закусил губу: он только сейчас, после этих слов Данилы, узнал в нём отца. — Пошто тебя... так... тять?!
— По грехам моим, сынок, по грехам. Подойди ко мне, Тарх.
Иван удержал парнишку, грозно напомнил:
— Данила! Как я сказал, так и сделаю! Последний раз говорю: одумайся и сознайся!
— Делай, что надумал! — Данила ненавистно глянул на Ивана. — Уж теперь не сознаюсь, даже коли б и знал что... За одну твою лютую иродову мысль не сознаюсь!
У Ивана дрогнули ноздри, зубы хищно потянули под себя обескровленный край губы. Рука его, державшая парнишку, ещё яростней впилась в слабенькое детское плечо. Страшной, уродливой клешней казалась она, а перстни на скрючившихся пальцах — безобразными, отвратительными бородавками. Он оглянулся на Малюту. Тот подошёл, молча, понимающе стал рядом.
— Данила... — Голос Ивана дрогнул, он как будто заколебался, но Данила не отозвался и даже взгляда не перевёл на него — с горьким отчаяньем он смотрел на сына, сжавшегося, замершего в безжалостной руке Ивана.
— Бедник! — Глаза Ивана презрительно и ненавистно сузились. — Мужествовать намерился пред царём. Ну помужествуй! Помужествуй, а мы подивимся... и языками поцокаем.
— Я мужествовал в бранях... за царя, и пусть кровь моя, пролитая, как вода, вопиет на тебя пред Господом... Бо не царь ты, а лютый зверь! Дракула!
Иван решительно толкнул Тарха в руки Малюте.
