Весна. Над пробудившейся землёй — огромное, величественное солнце, как какое-то могучее божество, явившееся из иных, вневселенских, пределов, чтоб освятить великое таинство зарождения жизни.
Весна. В степях за Ряжском, Курском, Рыльском, за Путивлем утаяли снега, осели, посерели, как небелёные холсты лежат, напитывая влагой землю. А земля уже на сносях. Вспухшая, раздобревшая, отягощённая бременем жизни, ждёт она своего часа. Вот-вот выпрыснут из-под рыхлой вощины дотаивающего снега первые ростки, а сойдёт снег — и оживёт степь, зазеленеет, вспушится, как горлатная смушка. Чуть погодя подойдёт и пора первоцветья: зажелтеет мать-и-мачеха, густой россыпью лягут на свежую зелень сиреневые хохлатки, ярко вспыхнет чистяк, раскроется сон-трава, медуница... С первоцветьем явятся в степь и перволётные птахи, но всё это будет позже, когда весна наберёт силу, а сейчас степь ещё мертва, пустынна, уныла. Широким, сходящимся к Азовскому морю клином лежит она на громадном пространстве от Волги и Дона до Десны и Днепра — привольная, величавая, девственная. Диким полем зовут эту степь на Руси. А ещё зовут проклятым, потому что отсюда, из этой степи, приходит страшный, жестокий враг — крымские татары. Когда они придут, в какую пору, откуда, с какой стороны — никто этого не знает. Они могут прокрасться к верховьям Дона по Кальмиусской дороге или по Изюмской и вдруг обрушиться на рязанские земли, как уже случалось не раз. Могут двинуться по Бакаеву шляху, что лежит между Пслом и Сеймом, и дальше, за Сейм, по Свиной дороге — к Волхову, Мценску... Но чаще всего они ходят прямиком — по Муравскому шляху, между Ворсклой и Донцом, мимо Курска, Новосиля к Туле, Калуге и другим заокским и украинским городам, а если не усторожат их в степи на дальних подступах и не успеют выставить на бродах через Оку крепкие заслоны, тогда жди их и за Окой — у Серпухова, у Коломны, у Москвы, Потому-то с наступлением весны, сразу после Благовещения[1], собираются в Путивле, в Мценске, в Туле, в Рязани, в далёком Темникове на Мокше-реке и в ещё более дальнем Алатыре разъезжие станицы сторожей, чтобы в первый день апреля выехать на свои сторожи и урочища — стеречь в Диком поле крымчака.
Зовётся в народе этот первый день апреля «Марья зажги снега»[2] — в честь святой Марии Египетской. Да не всегда, однако, загораются они от апрельского солнца, от первых его воспламеняющих лучей. Бывает, лежат размякшим студнем до самого мая. Но если уж загораются, то бурно и яро, переплавляясь в могучие половодья, а после медленно, незримо дотлевают изнуряющей тяжестью распутиц.
Однако какой бы ни была апрельская степь — заснеженной и холодной или половодной и слякотной, станичник садится в седло, берёт с собой немудрёный запас пищи и едет в объезд — на свои сторожи и урочища, куда ему расписано ехать. Путивльские и рыльские станицы едут к верховьям Тора, по Миусу, Самаре, Орели — к Днепру, до Пёсьих Костей; тульские, дедиловские, мценские — ко Мжу и Коломаку на Муравский шлях; мещёрские — вниз по Дону, до самой Волжской переволоки, а рязанские, которые стерегли в обычай Ногайскую Орду[3], — на ногайские сакмы — тайные тропы и дороги, протянувшиеся с юга к верховьям Битюка и Цны, — или к верховьям Воронежа, на Торбеев брод, откуда открывался прямой путь на Ряжск, на Пронск, на Венёв, на Переяславль...
Однако со времени завоевания Астрахани ногаи не отваживались нападать на русские земли. Боялись они Москвы, боялись «белого даря», забравшего всю Волгу до самого моря, да и их внутренние распри и усобицы, лютая борьба князьков за власть, обнищание и голод тоже делали своё дело. Посланники, отправляемые время от времени к ногаям из Москвы, доносили царю: «Ногаи изводятся, людей у них мало добрых, и те голодны необычно и пеши... Не верят друг другу и родные братья. Земля их пропала». Потому с недавних пор на ногайские сакмы стали ездить станицы из одного лишь Ряжска да изредка из Шацка или Сапожка, а из остальных рязанских городов — из Зарайска, Михайлова, Пронска, из Данкова и Епифани и из самой Рязани — разъезжие станицы по росписи стоялых голов, осуществлявших надзор за украинной сторожевой службой, ездили к Северскому Донцу и к Святым горам, стерегли броды на Быстрой Сосне, стояли сторожами на Красивой Мече и на Вязовне.
