— Папа, но вы не рассказывайте, пока я не вернусь! — крикнул Банди, который побежал за пивом.
— Ладно, — ответил г-н Фицек, и не успел мальчик выйти за дверь, как он продолжал: — А у этого Фергуля была жена сварливая, ругалась… Меня она заставляла пеленки стирать, я носил ей воду из колодца, есть же она вашему отцу почти не давала. Да… да… потом однажды, я как раз нес ведро воды, хозяйка крикнула на меня: «Ты, сопляк, ты, грязнуля, почему только полведра несешь?» Я разозлился и швырнул в нее ведро вместе с водой. Меня в тот же день выгнали. Домой, в Уйфехерто, идти я не посмел. И денег на проезд у меня не было. Боялся я отца, что он прибьет меня до смерти. Ну, пошел я пешком по дороге в Надьварад. Было у меня две рубахи, двое портков. Там меня наняли учеником. Три месяца стирал я пеленки и один раз швырнул в мастера урезником… Да… Потом учился в Сентеше. А дальше не помню… Наконец в Петрожене я кончил ученье. Тогда мне было уже семнадцать лет. Пять лет изучал я это дрянное ремесло. А теперь кельнером стал.
Банди пришел с пивом.
— Папа, — попросил Мартон, — рассказывайте еще. Где вы еще учились, где были учеником и почему ушли?
Господин Фицек пил.
— Так… Словом, Мартон, у мастера была молодая жена… Да что ты допытываешься? Иди ты к черту!.. А дьявол его помнит… Достаточно того, что в Петрожене я кончил и тогда приехал в Пешт и здесь познакомился с вашей матерью, — Он снова отпил глоток. — Познакомился с вашей матерью… Вас тогда еще не было.
— А где мы были? — спросил Бела удивленно.
— У матери в животе, сыночек мой, — засмеялся г-н Фицек. — Ваша мать была как гусарский капитан. Я тоже был красивым парнем… Верно, мать?
— Ладно… болтай, болтай…
— Ну, что правда, то правда. На, допей пиво, а то ты уже скисла совсем. Помнишь, когда я пошел кондуктором в омнибус? Хе-хе, хорошая была штука! Верно, Берта?
— Папа, а что было-то? — спросил Мартон.
— Любопытен ты больно, — ответил г-н Фицек. — Берта, вели принести еще кружку… Так приходит раз ко мне в гости Секей — тогда моя мастерская была на улице Акацфа, я был молодоженом. И Секей говорит: «Пошли, Фицек, кондуктором будешь в омнибусе». Он тоже был там кондуктором.
— Секей?
— Да. Чего удивляешься? То, что он сейчас главный контролер? Я тоже мог им стать. Только я ослом был. Испортил все. В одну субботу… помню, как будто вчера случилось… в субботу я явился в контору, и в воскресенье дали мне сумку, на голову натянули картуз и усадили в омнибус. Я собирал деньги и — черт меня подери, каким я парнем был! — никому не давал билета. До обеда все было в порядке. Вдруг контролер пришел. Тут-то и разразилась беда. Тогда я спихнул контролера с повозки, и мы покатили дальше. Потом остановились, я слез, картуз и сумку с билетами — все билеты были целы до единого — я отдал возчику и сказал, что с меня довольно. В моем бумажнике было восемь форинтов. Я пошел домой. Потом отсидел три дня. Ну, надо признать, большим ослом я был. Теперь и я был бы главным контролером… Да, сыновья, смотрите не смейте с отца брать пример!
Мартон засмеялся, ему понравилась история.
— Что, понравилась, Мартон?.. Ну, смотри, не очень-то радуйся, не то я испорчу тебе настроение.
Но Мартон снова спросил:
— А каким человеком был ваш папа?
— Отец мой? Бедный — царство ему небесное, — он мне давал такие пощечины, что я и днем видел звезды на небе… Бедняжка портным был, портным, и в сорок восьмом году солдатом — у Кошута.
— У Кошута? — переспросили ребята.
— Да, у Кошута. Это уж такой был человек.
— В войне за свободу? — спросил Мартон, глаза его сверкали.
— В войне, — бросил г-н Фицек.
— Он видел Кошута?
— Наверное, — ответил г-н Фицек и закурил сигару.
— И Петефи?
— А дьявол его знает!
— И как он попал туда?
— Ну, это не очень-то простая штука была. Они жили в Трстене. Тогда отцу моему — царство ему небесное! — было восемнадцать лет. Вдруг как-то ночью он слышит, кричит кто-то: «Хоре! Хоре!» — что по-словацки означает: «Пожар! Пожар!» Тогда отец мой выбежал в одной рубахе и портках и стал смотреть, где горит. Тут подскочили двое солдат, схватили его и повели. «Куда повели?» — закричал мой отец, бедняга. «В солдаты», — «Не хочу!» — орал мой бедный отец. «Не хочешь?» И избили его; и тогда мой бедный отец замолчал и так, в рубахе и портках, пошел впереди них в солдаты. Это были вербовщики императора. Они и кричали, что пожар. Ну, так он и стал солдатом.
