А на сцене мужчина, сидя на перевернутом стуле, пел при свете красной лампы:
Мечтательны глаза поэта,
Песни пишет он.
Мартон хотел взять Лили за руку, но сделал только неуверенное движение. Девочка была красива в отблеске красного света, как никогда еще. «Хорошо так сидеть! — подумал мальчик. — Я бы хоть неделю так просидел». А Лили думала: «Хорошо, если бы он взял меня под руку, как это делают взрослые».
На сцене уже пели дуэт:
Куплю я домик за селом,
У светлого ручья,
Там поселимся мы вдвоем,
Голубка, ты да я.
Это пел мужчина. А женщина отвечала ему:
За домом садик разведем,
К нам не придет чужой,
И будем в гнездышке своем
Мы счастливы с тобой.
Мартону казалось, что он достиг высшего счастья. Лили сидит рядом с ним. Какую красивую песню поют на сцене! Все его тело пылало. Лицо разрумянилось. «Лили!» — шепнул он, но девочка сделала вид, будто не слышит. «Пусть повторит еще раз». Мартон молчал.
И тогда вышел Арваи. Публика заранее смеялась и хлопала.
— Арваи! Арваи! — кричали все.
Глаза у мальчика раскрылись от счастья: что-то будет сейчас?
Арваи стоял на сцене. Он молчал.
Ждал. У него были немного кривые ноги. Он открыл рот и снова закрыл его, в это время уже начал играть рояль… Но певец еще не начинал. Публика смеялась. А рояль монотонно отбивай ритурнель: тим-там-там-там…
Арваи опять раскрыл рот, будто запевая песню, и опять закрыл его. Потом все-таки запел:
Блоха слона лягнула так,
Что полетел в Дунай чудак.
Ти-ли-ли-ти-ти!
Ти-ли-ли-ти-ти!
Зрительный зал смеялся. Смеялись и Мартон с Лили.
— Арваи — душка, правда? — спросила Лили.
— Да, — ответил Мартон.
Арваи продолжал:
Кто знает покупателя,
Продам диван большой!
Жильцов подчас в нем столько,
Что бежит он сам собой.
Когда он пропел еще несколько куплетов, публика ответила ему громом аплодисментов. Арваи заявил, что это очень хорошо, но аплодисментами не проживешь, а никто еще пока ничего не бросил ему на сцену. Тогда зрители начали бросать крейцеры. А г-н Арваи, любимец публики, подбирал деньги с пола и опускал их в карманы. Иногда он шутил. Например, он нагнулся и тут же отпрянул, потряс пальцы и вытер их платком.
— Плевок! — сказал он. — Я думал, что никель!..
Публика покатывалась со смеху. Лили бросила на сцену монету и сказала:
— Вы тоже бросьте ему.
И Мартон после короткой внутренней борьбы кинул пять крейцеров, но так гневно, что попал певцу в нос.
Арваи кончил. Начался последний номер: пьеса, в которой жена изменяет мужу, муж приходит домой не вовремя и застает ее врасплох. Вся публика ждет трагедии, но муж так смеется, что еле может простонать возлюбленному своей жены: «Вы — идиот! Это… я еще понимаю, что я… это моя обязанность… Но вас-то кто заставил?.. Ха-ха!..»
Спектакль окончился, и дети пошли домой.
— Лили, я буду актером, — сказал Мартон по дороге. — Не таким, как Арваи, но актером.
— Это хорошо, — ответила Лили, — потому что я буду артисткой и мы вместе будем выступать.
После того как вопрос о будущем был решен и профессия выбрана, ребята расстались. Мартон побежал домой с четырехкратными угрызениями совести: он опоздал — это входит в сферу влияния Фицека; стащил пятнадцать крейцеров — это относится к матери; был в летнем театре с девочкой — это входит опять-таки в сферу влияния Фицека; он оскорбил бога, что черт с ним, — это, в сущности, относятся к небесной власти, но пока что земным наместником ее в этом деле является опять-таки г-н Фицек.
На другой день во время обеда Мартон без всяких предисловий заявил, что он будет актером.
— Что такое? — спросил Фицек удивленно.
— Актером.
— Замолчи, сын мой, а то в морду получишь!
— Я все-таки буду актером!..
4
Наступил выпускной вечер. Мартон надел новый синий костюм, но смотрел он на него с некоторой неприязнью, потому что неделю назад жестоко пострадал из-за этого костюма. Костюм называли новым, хотя его купили уже поношенным. В этом году мать сэкономила меньше, чем обычно, покупку платья оттягивали до весны и то пошли к продавцу с площади Текели.
Для Мартона нашли там подходящий костюм, хотя штаны были узковаты и едва доходили до колен. Зато материал был крепкий и цена приемлемая.
