Уже на следующий день на стенах домов появились ответные плакаты.
«Наши любимые рабочие!» — этими словами начинался плакат. Речь шла обо всем: о бунтарях, об интересах страны, только о снижении расценок не было ни слова. «Выходите на работу, а потом будем вести переговоры».
После этого события пошли быстрей. Союз промышленников организовал «согласительные комитеты», куда пригласили делегатов профсоюзного совета. По предварительному соглашению оружейный завод снижал расценки только на пять процентов, зато цены в столовой снижали тоже только на пять процентов.
Мелких ремесленников-слесарей теснили подрядчики-строители, которые, по договору, 1 мая обязались передать выстроенные дома их владельцам. Дома были готовы, но слесари не поставили чугунные перила ни в коридорах, ни на лестницах. В такие дома жильцов нельзя было вселять. Подрядчики-строители, по договору с домовладельцами, должны были платить неустойку за опоздание, которую они перенесли на мастеров-слесарей, не выполнивших договоров. Поэтому ремесленники, несмотря на нажим заводчиков, перестали увольнять подмастерьев, а нажим со стороны союза заставил подмастерьев приступить к работе. Таким образом, фронт всеобщей забастовки прорвался. Союз понизил пособие по забастовке, в вольных организациях[37] энергично действовал Доминич. Новак поссорился с председателем совета профсоюзов Яссаи.
В штабе забастовщиков образовалась группа, стоявшая за прекращение забастовки. Она состояла преимущественно из тех, кто питался в столовой. Доминич действовал вовсю.
В довершение всего Новак во время одного из столкновений в помещении союза назвал Доминича печовичем. Профессиональные союзы запрудили штаб забастовщиков листовками под названием: «Кто печович?»
Новак носился, почти не спал по ночам, предпринял все что можно. Но на шестой неделе семьдесят процентов металлистов объявили, что забастовка прекращается. Новак еще три дня удерживал оставшихся, но когда вольные организации, ссылаясь на демократию и решение большинства, прекратили выплату пособия, то и эти оставшиеся рассеялись.
Новак остался в штабе всего с несколькими людьми. Они сидели в саду Хермина и горестно молчали. Там и застала их весть о том, что профсоюзный совет исключил Дёрдя Новака из рядов союза на два года за поведение, недостойное социал-демократического рабочего-металлиста.
Еще утром Новак отнес добротную шубу с меховым воротником в ломбард. Он получил за нее четырнадцать форинтов и теперь вытащил эти деньги.
— Деньги жгут карман… Пива! — крикнул он, и вся компания принялась пить.
Их было шестеро. Такая же звездная ночь раскинулась над ними, как и в первые дни стачки, но Бойтар теперь смотрел не на небо, а на дощатый пол. Они сидели, как братья, которые только что похоронили мать.
Пропили все четырнадцать форинтов и то, что остальные разыскали еще у себя в карманах. В мозгах у них помутилось. К кому обратиться?
Пришел хозяин.
— Господа, забастовка кончилась, закрываем в одиннадцать.
— Ладно, — ответил Новак коротко.
И вышли.
Они не находили слов. Легли на траву где-то возле проспекта Штефания. Над ними нависла звездная ночь, и вдали по освещенному проспекту неслись коляски.
— Товарищ Новак, — сказал Бойтар, заикаясь, — как же это возможно? Что же теперь нам делать?
Лицо и шея Новака покраснели от выпитого вина, его большое тело вздрогнуло.
— Запишем себе, — отвечал он, — запишем… — Встал и крикнул в сверкающее море колясок проспекта Штефания: — И в один из субботних вечеров придет великая расплата! Придет! Придет! — И внезапно, он совсем даже не думал об этом, в голове его возникли слова, которые он так давно искал: — Мы выгоним этих предателей!
Рослый мужчина прислонился к платану и горько заплакал.
6
Господин Фицек работал. Реже ругался и чаще пел грустные песни. Иногда он подзывал к себе детей.
— Садитесь со мной, сыновья, давайте вместе споем.
И они пели вместе то веселые, то грустные песни.
— Видите, как работает ваш отец? И ради кого? Ради вас! Только ради вас! Так не забудьте меня. Когда состарюсь, не выгоняйте вашего бедного отца…
Ребята опять по очереди обещали, что не выгонят своего «бедного старого отца», и тогда г-н Фицек, сидя в кружке своих детей, пел:
