…В штабе забастовщиков жизнь текла весело. Некоторые рабочие, среди них и механик Бойтар, принесли свои скрипки. Одна песня раздавалась за другой, пели подмастерья-металлисты. Составились группы, перед подмостками Бойтар играл на скрипке, его окружали забастовщики, у кегельбана стояла другая группа, на веранде — третья, и все пели:
Врагом не будет металлист убит,
Мой желтый дрозд, мой сизый голубочек.
Ведь из металла металлист отлит.
Мой желтый дрозд, мой сизый голубочек.
И когда народные песни надоедали, им на смену пришли куплеты. В одной группе раздавалось:
Близ Хермина, в зеленом парке, есть церковка у нас,
Однажды днем среди акаций бродил там юный ясс.
Ему навстречу, из кустов, чудовищная рожа —
Торговец зеленью, — вся кожа
С гнилою сливой схожа.
А то и ведьма злая…
В другой группе лились более чувствительные песни:
Пишу письмо я вечерком,
Уж солнце опустилось…
А затем:
Долго длился мой мальчишник, даже стыдно было.
Но с тех пор в цветочных лавках каждый день я стал бывать.
Ах, какой рассвет сегодня! Время близится к весне.
Как приятно после пьянства чистым воздухом дышать!
Скоро кончатся морозы,
Расцветут сирень и розы.
Прилетят грачи домой,
Жизнь опять воскреснет всюду.
И тогда, счастливец, буду
Я блаженствовать с тобой,
Все на свете для тебя,
Весь бы мир обнять любя!
Когда песни надоели, все сбились в кучу, и восторженно зазвучал боевой марш:
Наш труд приносит пользу людям,
Но кем награждены мы будем?..
Новак сидел на веранде перед столиком, на котором были разбросаны белые карточки, и перебирал их.
— Чейс, — сказал он. — Неорганизованный, из «Вулкана»… Кто берется вовлечь? Кто его знает?
— Я! — вызвался кто-то.
И Новак взял другую карточку. Когда все было готово, вытащил коробочку.
— Завод «Тудор». Завтрашний забастовочный патруль — Шебе, Эрдеи, Раката и Бенке. Записал?
Его сосед заносил в картотеку продиктованные слова и число — 19 апреля. Новак вытащил новую карточку.
— «Шлик-Никольсон»: восемь человек.
Он продиктовал фамилии и сам поставил около них крестики.
— «Гана-Данубиус»: шестнадцать человек — патруль. Сюда, — обратился он к соседу, — и ты сходишь проверить, как бы чего не случилось. Если что выйдет — сразу звони. Понял? Или кого-нибудь пришлешь, прямо ко мне, пусть хоть карету наймет. В оба смотри! Там работает Доминич. Его и близко нельзя подпускать к заводу: печович.
Когда все это было закончено и они вышли в сад, Новак встал на подмостки. Перед подмостками чернел лагерь слесарей и токарей. Пение прекратилось. Новак начал читать фамилии тех, кого надо вовлечь в организацию, и тех, кто этим займется. Потом прочел, кто пойдет в забастовочный патруль.
— Товарищ Новак! — крикнул кто-то из толпы. — Я вместо «Шлика» лучше к «Ганзу» хотел бы пойти.
— Кто это?
— Хайош.
— Почему, товарищ Хайош?
— Обстановку лучше знаю.
— Ладно, — ответил Новак. — Вычеркни его, — обратился он к сидящему на веранде, — из «Шлика» и запиши к «Ганзу». Кто хочет на «Шлик» идти?
Он продолжал читать список. Прежде чем люди ушли, Новак дал им еще кое-какие «теоретические» указания.
— Штрейкбрехеру самое меньшее — пощечин надавать! Понятно? Это самое меньшее! А бить надо так, чтобы следов не оставалось… Ну!..
На четвертой неделе организовали оркестр. Стали печатать плакаты и расклеивали их по городу. Печать была наполнена сообщениями, которые оплачивали заводчики. Согласно этим известиям металлисты терроризируют предпринимателей и выступают с такими требованиями, которые никак нельзя выполнить, иначе жизнь вздорожает. Плакаты забастовщиков сообщали, что «будапештские металлисты объявили забастовку не для того, чтобы поднять расценки, а потому, что вслед за оружейным заводом все заводы пожелали провести снижение уже существующих расценок. В ответ на это консервный завод, принадлежавший концерну Манфреда Вейса в Чепеле, объявил локаут, и тогда была объявлена забастовка солидарности для защиты товарищей и самих себя. Потому что после вышеуказанных предприятий, по всей вероятности, очередь была бы за ними. Пусть господа заводчики откажутся от снижения расценок — и мы тогда немедленно приступим к работе…»
