Изучение первого тома «Капитала» дало свои плоды — он написал популярное изложение экономического учения Маркса. Таким образом, «экономическое учение Маркса» шло к читателю во многих изданиях, а перевод «Капитала», даже первого тома, отложили надолго. «Рабочий класс нуждается и другом», — говорил Шниттер. Прогремела мировая война, а участники венгерского рабочего движения все еще не были знакомы с «Капиталом»; пролетарская диктатура пришла в Венгрию раньше, чем основной труд Маркса увидел в Венгрии божий свет.
Но несмотря на это — или, может быть, именно поэтому, — Шниттер прослыл теоретиком. Удивляться не следует, потому что он действительно читал больше других, а главное — более ловко умел использовать прочитанное, втискивая его в статьи соответственно своим целям.
Он любил буржуазное общество, буржуазную культуру. Идеалом его была французская демократия; но так как это было пока «туманным призраком», Шниттер пользовался здесь выражением поэтов-символистов, — то пусть в Венгрии вопрос будет разрешен хотя бы как в Австрии: социал-демократическое представительство в парламенте, всеобщее избирательное право и несколько социально-политических реформ.
«Как в Австрии. В конце концов, если австрийский император дал избирательное право, можно принудить к этому и венгерского короля». Вена… И у него текли слюнки. Вена… Только триста километров от Будапешта… Первая столица той же монархии, в которой Будапешт вторая столица, а все-таки какая разница!..
Свою квартиру — три комнаты со всеми удобствами — он обставлял медленно и обдуманно. Он доставал вещи, имеющие художественную ценность; картины находившихся в нищете современных художников — с ними он встречался в кафе, — статуэтки, редкие книги, ковры. Все было куплено «по случаю» и по соответственной цене у нуждавшихся или у тех, кто не знал цены вещам.
Он был поклонником современной западной литературы. После бурного собрания или заседания партийного руководства, когда все дела были закончены, Шниттер шел домой и в кабинете, освещенном томным матовым светом, читал поэтов-декадентов. Кроме поэтов-декадентов, в литературе у него была еще одна страсть: он читал политические романы и биографии политических деятелей. Немецкий язык он знал с детства, английский выучил в университете.
Шниттер обладал приятной и даже красивой внешностью, располагающей к доверию: глаза карие, влажные, обведенные тенью, сам высокий, худощавый, с очень приятным, немного льстивым голосом. Он одинаково владел и тоном доверчивой беседы, и голосом народного трибуна. Он рано начал лысеть, но на симметричной круглой и только спереди лысой голове отсутствие волос выделяло лоб и делало его наружность еще более умной и почтенной.
Он не женился. Ждал. О любви теперь уже не могло быть и речи, а супружеской жизни просто l’art pour l’art[29] — он не хотел. Ждал. Это потом, когда он будет министром. Тогда найдется подходящая партия. До тех пор можно обойтись и любовницами. Женитьба — только средство, думал он.
В несколько лет он стал одной из руководящих фигур венгерского рабочего движения. Хорошо усвоил искусство интриги. Это искусство ему даже не надо было изучать. Детство давало благодарный материал: отец водил за нос крестьян. «Крестьянина обмануть труднее, чем десяток евреев, — говаривал он. — Каплю молока легче выжать из скалы, чем из крестьянина, имеющего сто коров». И так как г-н Агоштон Шниттер все-таки умел провести крестьян и в год выжимал не каплю, а несколько тысяч литров молока, то и Геза еще тогда выучил правила выжимания и узнал о расхождении между словом и делом, правда, пока только в деревенских масштабах, но фундамент был заложен, и молодой Шниттер принялся его надстраивать.
Свои способности он развил до такого совершенства, что если судьба после всего достигнутого толкнула бы его на путь учителя, сделала бы его наследником отца, то, по всей вероятности, крестьяне уже на третий день вилами выгнали бы его из деревни или, что еще вероятнее, он жил бы, почитаемый всеми в значительно большей степени, чем его отец, и коровы деревни доились бы для него с такой интенсивностью, что через год вместо вымени у них бренчали бы высохшие пергаментные мешки. Но не исключена возможность, что под властью заглохших в отце и безудержно воспрянувших в сыне мечтаний о должности инспектора училищ он стал бы держать коров своей деревни в достатке, так что благодаря этому коровы всей провинции Бихар не меньше часа ежедневно лили бы белую живительную влагу в подойник его карьеры. Так это случилось бы или иначе… по крайней мере, Геза Шниттер был убежден, что именно так, и длинными бледными пальцами он взял новую, еще незнакомую книжку о карьере какого-то политика и, приступая к чтению, тонко, приятно улыбнулся.
