Старейший волхв дулебского племени начал говорить, сначала тихо, потом громче. Добрин стал вслушиваться в отдельные слова и вскоре проникся их смыслом.
— Пусть сын неба и земли, ясновидящий Световид, отведёт от нас напасть, пусть даст силы рукам и телу, дабы потом, зерном, чадами и своими могилами засевали мы землю. Дабы тело наше не утомлялось ни днём, ни вечером, ибо никто не ведает, какая нива даст урожай, а какую иссушат Стрибоговы внуки. Пусть душа человеческая не знает ни усталости, ни сомнений и мелочное не кажется ей великим, а великое — низким. Пусть душа нашего племени не опустошится. Ибо если душа станет пустой — пустым станет и мир, отпрянут от неё боги — и в землю изойдёт род наш... Прими, великий Световид, наш хлеб и наше моленье, не оскуди память нашу и род наш, дабы мир воздал нам своими плодами и утвердил нас на земле...
Женщины обвили венок вокруг каменного Световида, Остромов легонько провёл по нему рукою, и женщины сняли длинный венок с идола, положили его себе на плечи и понесли из капища. Им вослед волхв бросал зерно...
Только после этого Остромов подошёл к Добрину.
— Вижу тебя, Добрин, снова у нас. С чем приехал?
— Опасность нависла над нашей землёй. Поляне просят дулебов столковаться. С нами Сивер и Рось.
Остромов поманил пальцем старейшин:
— В толковины[114] просят нас поляне. Рать вместе держать.
Сухой, согбенный, будто перебитый надвое в пояснице Годин приставил ладонь к уху:
— Супротив кого?
— Сейчас не ведаем. Степь катит на нас орду. Чёрную орду.
— Должны совет держать!
Добрин грустно улыбнулся уголками губ; тогда, в первый свой приезд, ему сказали то же — должны совет держать. А потом отказали.
— У нас пущи. Большая орда не пройдёт через нашу землю. — Сухой смешок застрял в горле Година. — То уличам и тиверцам нужно кочевников бояться. Да вам.
— Сиверянам также. Их могут достать от Донца, — кашлянул в огромный потрескавшийся кулак Прибын. И сам он показался Добрину старой треснувшей печерицей.
Остромов знал, что слова эти будут горькими для полян. И это уже не в первый раз! Но подставлять плечи дулебского племени под мечи, какие их безусловно не достанут, не хотел.
Добрин обратился к волхву:
— Твоя речь, волхве, веле мудра. Кланяюсь тебе, что умеешь беречь обычай словенский и любовь к земле. Она щедро воздаёт вам за это, — Добрин склонил голову на грудь в кратком уважительном поклоне. — Но кабы в твоих словах была ещё одна заповедь — землю свою нужно беречь и умножать её богатства не только потом и серпами, но и мечами. Так учит волхв Полянский мудрый Славута. Память слова могут уничтожить чужие воины — вместе с именем народа. Так и велели тебе передать старейшины полян.
Старый волхв поклонился:
— Благодарю старейшин. Но у дулебов своя мудрость. Её освятил наш Световид. Потому и живём богаче всех племён словенских!
— Живете богаче, ибо за нашими спинами, волхве! — пылко ответил Добрин. — И не видите, что плодите измену — братьев своих в других племенах не желаете подпереть своими мечами. Разве Световид ваш не научил тому, что у израдцев[115] мелеет душа и гниёт корень?
— Старейшины все молвят: нету нашего согласия... Не так ли? — обратился Остромов к Годину и Прибыну. Те закивали головами. — Так и скажи своим старейшинам. Должны заботиться о своих делах...
Остромов первым вышел из капища. Добрин онемело стоял у каменного Световида, одним глазом невидяще подмигивающего кому-то, а другим лукаво усмехавшимся ему. Многоликий Световид, почему учишь лукавству детей своих? Разве дулебы, поляне, росичи, уличи — не единого корня славянского люди? Почему не научил волхва дулебского глядеть в небо? Неужто он умеет видеть лишь клочок земли под своими ногами и не умеет сердцем услышать силы и могущество всего народа славянского?..
Добрин медленно брёл к опушке, где его поджидал Власт. К Девич-горе несли венок Волосу, несли в руках зажжённые лучины, которые мигали во тьме как живые звёздочки, несли свои песни-заклинанья. И растревоженный ими властелин неба — Сварог, оставив свои небесные заботы, обсыпал жнецов-хлеборобов звёздным дождём. Добрин упал на тёплую траву.
