Она со страхом подумала, что Кенникот скажет Эрику, и нагнулась вперед. Кенникот говорил: — Ночью, наверно, будет дождь.
— Да, — сказал Эрик.
— Странная осень в этом году. Я не припомню такого холодного октября и вслед за тем такого мягкого ноября. Ведь девятого октября шел снег! А в этом месяце теплая погода держалась до двадцать первого. Кажется, в ноябре не выпало ни снежинки, правда? Ну, а теперь снег может повалить в любое время.
— Да, может быть, — согласился Эрик.
— Жаль, что в эту осень у меня нет времени ходить на уток! Вы только представьте себе… — Кенникот говорил очень убедительно. — Один приятель писал мне с озера Мэн-Трап, что подстрелил за час семь крякв и двух нырков!
— Повезло ему, — ответил Эрик.
Кэрол словно и не существовало. Зато Кенникот проявлял бурную веселость.
— Берегись! — крикнул он какому-то фермеру, замедляя ход, чтобы объехать испуганных лошадей.- Schon gut!![30]
Она сидела, откинувшись на подушки, забытая, озябшая, негероическая героиня безумно недраматической драмы. Она приняла тяжелое и окончательное решение. Она скажет Кенникоту… Что она ему скажет? Она не могла объявить, что любит Эрика. Была ли она сама в этом уверена? Но она не станет молчать. Она и сама не знала, что было тому причиной: жалость к обманувшемуся Кенникоту или раздражение на него за то, что он воображал себя достойным заполнить собою жизнь женщины. — но она чувствовала, что вырвалась из ловушки, что может теперь говорить откровенно. О, что — то будет?
Кенникот между тем занимал Эрика разговором:
— Что может быть лучше, чем часок на тяге! От этого аппетит разыгрывается и… Черт возьми, у двигателя мощность, как у авторучки! Должно быть, опять в цилиндрах полно нагара. Пожалуй, придется поставить новые кольца.
На Главной улице он остановил машину и любезно сказал:
— Ну вот, отсюда вам всего квартал ходьбы. Доброй ночи!
Кэрол вся насторожилась. Неужели Эрик так и уйдет?
Безучастно он открыл дверцу машины и пробормотал:
— Доброй ночи, Кэрол! Я очень рад, что мы погуляли.
Она пожала ему руку. Машина тронулась. Эрик исчез за углом аптеки на Главной улице.
Кенникот не замечал жены, пока они не подъехали к дому. Тогда он снизошел:
— Вылезай-ка, а я отведу машину. Пожалуйста, посмотри, не заперта ли задняя дверь.
Кэрол отперла ему. При этом она заметила, что все еще держит в руке сырую перчатку, которую сняла для Эрика. Она надела ее. Не двигаясь, стояла она посреди гостиной в мокрой жакетке и грязных галошах. Кенникот был непроницаем, как всегда. Оказывается, ей предстояла вовсе не такая простая задача, как выслушать его нравоучение, — ей надо было сделать так, чтобы он выслушал ее, чтобы он постарался понять те туманные вещи, которые она ему скажет, а не прервал бы ее на полуслове зевком и не ушел бы заводить часы и ложиться спать. Она слышала, как он насыпал уголь в топку, потом с топотом прошел через кухню, и действительно остановился в передней, и — так и есть — завел часы.
Он вошел в гостиную, перевел взгляд с ее промокшей шляпки на испачканные галоши. Она предчувствовала — она слышала, видела, осязала, обоняла, ощущала вкусом, — как он сейчас скажет: «Ты бы сняла жакетку, Кэрри. Она совсем мокрая».
Да, вот он уже открыл рот:
— Вот что, Кэрри, ты бы… — Он бросил свое пальто на стул, подошел к ней и продолжал высоким, звенящим голосом, — ты бы лучше оставила это. Пора! Я не собираюсь разыгрывать взбешенного супруга. Я к тебе хорошо отношусь, уважаю тебя и не хочу устраивать мелодраму и валять дурака. Но мне кажется, что пора тебе и Вальборгу сказать стоп, пока ты не влипла в историю, как Ферн Маллинз.
— Разве ты…
— Конечно, я знаю все. Чего ты ожидала от города, полного сплетников, у которых только и есть дела, что совать всюду свой нос? Конечно, они не смели преподносить это мне прямо, но намеков было много, а кроме того, я и сам мог видеть, что он тебе нравится. Правда, я знаю, какая ты холодная, знаю, что ты не потерпишь, если бы Вальборг и попробовал взять тебя за руку или поцеловать, и поэтому я был спокоен. Но неужели ты думаешь, что этот молодой шведский парень с фермы так же невинен и платоничен, как ты? Погоди, не сердись я не буду его ругать! Да он и не такой плохой малый! Он молод и любит возиться с книжками. Понятно, что он тебе нравится. Это бы еще полбеды. Но разве ты не видела, на что способен наш город, когда он обвиняет кого-нибудь в безнравственности, как эту самую Ферн? Ты, вероятно, воображаешь, что двое влюбленных могут быть совершенно одни, но, что бы ты ни делала в этом городе, за тобой неизменно следит множество незваных, но чертовски заинтересованных зрителей. Неужели ты не понимаешь, что если мамаша Уэстлейк и прочие начнут травить тебя, они загонят тебя в тупик и так растрезвонят про твои шуры-муры с Вальборгом, что тебе ничего не останется, как оправдать эти слухи назло им!
