— Но я не обращал на это внимания, потому что у меня было куда уйти от них. Я часто ходил в Институт искусств и галерею Уокера или бродил вокруг озера Гариет. А то пойду за город, к Гейтс-хаузу, и воображаю, что это дворец в Италии и я в нем живу. Я маркиз и после ранения в Падуе коллекционирую ковры. Только один раз вышла у меня неприятность, когда портной, некий Финкельфарб, нашел мой дневник, который я старался прятать, и начал читать его вслух в мастерской. У нас с ним вышла большая потасовка. — Эрик рассмеялся. — Меня оштрафовали на пять долларов. Но все это осталось где-то далеко. Мне кажется, что вы стоите между мной и газовыми горелками с желто-лиловыми языками пламени, которые лижут утюги и весь день гудят: «ууу»!
Она только крепче сжала его палец, когда представила себе низкую жаркую комнату, глухой стук утюгов, пар над подпаленной материей и Эрика среди хихикающих гномов. Его палец забрался в ее перчатку и гладил ее ладонь. Она выдернула руку, быстро сняла перчатку и снова вложила свою руку в его.
Он пробормотал что-то вроде: «Удивительная женщина!» В блаженном успокоении она не слушала его слов и ощущала только биение крыльев его голоса.
Она чувствовала, что ему хочется сказать что-то значительное.
— Вот что, Кэрол… я написал про вас стихи.
— Это мило. Прочтите их.
— Черт возьми! Не говорите об этом так небрежно! Неужели вы не можете относиться ко мне серьезно?
— Мой дорогой мальчик, если бы я стала относиться к вам серьезно… Я не хочу, чтобы нам обоим было больнее, чем… чем… будет. Прочтите стихи. Мне никто еще не посвящал стихов!
— Это, собственно, не стихи. Это просто несколько слов, которые я люблю за то, что они, мне кажется, хорошо схватывают ваш дух. Вероятно, другой не нашел бы в них ничего, но… в общем так:
Мила и нежна, весела и умна,
И глаза в мою душу смотрят до дна.
Чувствуете их внутренний смысл, как я?
— Да! Я вам бесконечно благодарна.
И она была благодарна. Хотя понимала, что стихи очень плохи.
Она чувствовала мрачную красоту опускающейся ночи. Огромные розовые облака окружали одинокий месяц. Лужи и камни сверкали внутренним светом. Кэрол и Эрик прошли мимо рощи тополей. Днем она была реденькая, но теперь поднималась им навстречу грозной стеной. Кэрол остановилась. Слышно было, как капало с ветвей и как мокрые листья печально ложились на сырую землю.
— Ожидание, ожидание… все чего-то ждет, — прошептала она и, высвободив руку, прижала пальцы к губам.
Ее наполняла тихая грусть.
— Мне хорошо. Так пойдем же домой, прежде чем мы станем несчастливы. Пожалуй, присядем на минутку вон на то бревно — послушать тишину?
— Нет, слишком сыро. Но мне хотелось бы разложить костер, и вы сидели бы у огня на моем пальто. Я знаток по части костров! Мы с моим кузеном Ларсом прожили раз неделю в засыпанной снегом хижине в глубине Больших Лесов. Когда мы до нее добрались, там на очаге вырос целый купол льда. Но мы вырубили лед и набросали туда сосновых сучьев. Давайте разведем здесь, в лесу, костер и посидим возле него?
Она колебалась, согласиться или нет. Голова у нее слегка побаливала. Воля ушла. Все кругом — ночь, силуэт Эрика, осторожная поступь судьбы — все было неуловимо, как если бы она бестелесным духом скользила в четвертом измерении. В то время, как ее душа блуждала во мгле, на повороте дороги вдруг сверкнули фары автомобиля. Кэрол и Эрик невольно отодвинулись друг от друга.
«Как мне быть? — подумала Кэрол. — Неужели… О, я не дам ограбить себя! Я не делаю ничего дурного. Если я настолько рабыня, что не могу посидеть с человеком у костра и поболтать, лучше мне умереть!»
Свет фар гудевшей вдали машины усиливался как по волшебству. Вот они осветили Кэрол и ее спутника и разом остановились. Из-за мутного стеклянного щитка прозвучал голос — раздраженно, резко:
— Эй, вы там!
Она поняла, что это Кенникот.
Раздражение в его голосе сейчас же пропало.
— Гуляете?
Они поддакнули, словно школьники.
— Довольно сыро как будто? Поедем обратно. Подсаживайтесь сюда, на переднее сиденье, Вальборг!
Он повелительно распахнул дверцу. Кэрол видела, как влез Эрик, и поняла, что ей предоставляется самой открыть дверцу и сесть на заднее сиденье. Чудо, только что пылавшее до небес, мгновенно погасло, и она снова была докторшей Кенникот из Гофер-Прери, едущей на старой, скрипучей машине в ожидании головомойки от мужа.
