Лаборатория, занимавшая половину его спальни, была очень недурна для одиннадцатилетнего мальчика.
— Вот это криминалистика. Порошок для снятия отпечатков, микроскоп — ну, он у меня и для других целей тоже, — чернильная подушечка и карточки, чтобы пальцы катать. Хотите, ваши сниму?
— Нет, спасибо. Они мне еще понадобятся. Как вырастешь, приходи к нам — возьмем тебя на работу.
Это предложение я сделал от всего сердца. Если Дикки и взрослым останется таким же, я с чистой совестью оборву ему уши.
— Ладно, да я и сейчас могу вам помочь. Я уже раскрыл одно преступление.
— Какое?
— Кражу. Год назад кто-то взял из моего банка пять долларов. Потом их обратно положили, но я хотел выяснить, кто это, и обработал купюры, все пять, специальным составом, от которого руки делаются зелеными. Смыть его нельзя, со временем он сам сходит. Смотрю — денег опять нет на месте, а у мамы пальцы позеленели.
— Мамин помощничек. Будь ты моим сыном…
— Но я не ваш. Тут вот у меня химия, электротехника. Лейденская банка — знаете, что это такое?
Дикки взял со стола бутылку, до середины выложенную фольгой изнутри и снаружи, с медной шишечкой наверху. Когда он шагнул с ней ко мне, я сказал:
— Даже и не думай шарахнуть меня током с помощью этой штуки. Со мной это уже проделывали в школьном физкабинете. Я забыл, как она работает, но помню, что током бьет.
— Так ведь не больно же. Это конденсатор. Стекло между двумя листами фольги служит диэлектриком. Снаружи создается положительный заряд, внутри отрицательный. Если потом дотронуться до наружной фольги и до шишки, которая соединяется с внутренней, получится разряд. Искру тоже так можно вызвать. Это генератор статического электричества, он заряжает банку. — Дикки показал на машинку с колесом и рукояткой. — Это радиоприемник — я сам собрал и теперь слушаю, что хочу. Детали для телевизора папа мне только на следующий день рождения купит.
— А как у тебя с ядерной физикой? Бомбу сделаешь, если прислать тебе критическую массу плутония?
— Чего ж не сделать — но если масса критическая, лучше отправлять в двух посылках, а не в одной. И у вас все равно нет столько денег, чтобы его купить.
И хорошо, что нет — я мог бы поддаться искушению.
— Когда вернутся твои родители? — Мои часы показывали половину четвертого.
— После церковной службы они с дядей Реем поедут на кладбище. Не раньше половины шестого, я думаю, можете не спешить.
— Дело не в спешке, я просто не могу ждать долго. Сюда я приехал, надеясь застать их до похорон. Часы остановились, утром забыл завести.
— Дайте посмотреть.
— Номер не пройдет. Я буду держаться этой истории, если ты вздумаешь наябедничать родителям. Мое слово против твоего, а я могу быть очень убедительным, вот увидишь. Все, я пошел.
Меня раздражало всё: жара, я сам, Дикки Стэнтон. С мечтой о холодном пиве я добрался до первого бара на Лант-авеню, кварталах в трех от надземки. Кондиционер охлаждал меня снаружи, пиво изнутри, однако чувствовал я себя скверно. Хоть бы дядя Эм вернулся с чем-нибудь ценным — у меня самого полный ноль.
Теперь я знал, кто убил обеих девушек и как это было сделано, но доказать не мог ничего. Думая о Салли и особенно о Дороти, я сознавал, что сам готов совершить убийство. Осуществить правосудие собственными руками, покарав убийцу за то, чего не могу доказать, даже зная мотив.
Я вспоминал о прекрасном теле Дороти, идущей впереди меня к озеру, и о ее же мертвом теле на освещенном луной песке. Размышлял о страхах Салли и о ее безграничной вере в меня. Она легла в постель, убежденная, что со мной ей ничего не грозит.
Я подвел их обеих, и теперь это повторялось из-за моего неумения собрать доказательства. Убийце все сойдет с рук, и я ничего не смогу с этим поделать.
Однако вот уже два часа, как я не пытался найти дядю Эма. Он говорил, что его не будет пару дней, и время почти истекло. Я позвонил в офис из автомата. Ответа не было. Позвонил в пансион — то же самое, хотя я попросил телефонистку подольше не прерывать связь, чтобы дядя, если он дома, успел спуститься в холл к телефону.
Мрачнее тучи, я вернулся к своему пиву. Потом какой-то болван бросил в музыкальный ящик десятицентовик, и оттуда зазвучала баллада в стиле беспросветного кантри. Я ушел.
