— Разумеется. Слушай, если я могу чем-то помочь…
— Ты уже помог. Спасибо еще за челюсть и за подбитый глаз — я в этом нуждался больше, чем в твоих показаниях.
— Обращайся, Эд! — засмеялся он. — В следующий раз возьмем перчатки потяжелее.
Билл отвез меня на станцию, там я нашел телефонную будку и позвонил Фрэнку Бассету.
— Привет, это Эд Хантер. Слушай, Фрэнк: казино, куда ушла из банка та тысяча, не «Серебряная ложка», случайно?
— Так с ходу не скажу, Эд. Там заправляет Хойнаски, а вот названия не припомню. Не вешай трубку, сейчас выясню. — Я подождал минуту, и он ответил: — Да, точно, «Серебряная ложка». Ты, как я понимаю, узнал, что ваш клиент — Вернеке?
— Полтора месяца назад он там получил крупный выигрыш. Тысячными бумажками.
— Да, не иначе как он. Стэнтон, поди, тысячи и в руках-то никогда не держал, да и не стал бы он заключать с вами контракт подобным способом. Вернеке хорошо их обчистил?
— На восемь штук.
— Недурственно, хотя для Хойнаски не так уж страшно. Поздравляю, Эд, ты нашел своего клиента!
Я доехал поездом до Луп и направился в офис, надеясь, что дядя уже вернулся. Его не было. Я позвонил в пансион и спросил хозяйку миссис Брейди, нет ли его в нашей комнате. Она ответила, что нет.
Было почти полтретьего, и я не знал, чем заняться до звонка Монике в шесть часов. Предстояло еще понять, как убили Салли — все прочее по сравнению с этим не значило ничего. Я сел и стал размышлять, не позволяя себе думать, где сейчас дядя Эм и что он там делает. Он сказал, что обстоятельства смерти Салли — моя проблема, и велел мне приготовить ответ к его возвращению. Без этого мы никуда не продвинемся, что бы он там ни выяснил.
Я перечитал свои отчеты, особенно тот, что относился к Салли, ничего нового не придумал и снова спрятал их в сейф, где лежала тысяча долларов.
Что-то либо подняли, либо опустили по вентиляционной шахте… Опустить не могли: я убедился на сто процентов, что ни крышей, ни верхней квартирой не пользовались. Остаются нижние, почтальон и Корбитски, один другого нелепее. Корбитски подозревать все равно что Элинор Рузвельт, почтальона с женой полностью оправдал дядя, которому я доверял, как себе. Хватит, сказал я себе. Забудь Корбитски, почтальона с почтальоншей и шахту. Анализируй.
Думалось мне лучше всего в кино, особенно когда картина не нравилась. Я отправился на Саут-стейт-стрит, где в дешевых кинотеатриках показывали всякую дребедень, но иногда повторяли хорошие старые фильмы. В одном шел «Экстаз» с Хеди Ламарр — я его видел дважды, давно уже, но боялся, что он и в третий раз будет меня отвлекать. В другом реклама была подходящая: гангстерский боевик и вестерн класса Б без каких-либо знакомых мне звезд. Я купил билет и просидел два часа, глядя на экран, где палили гангстерские и ковбойские пушки. Стена, о которую я бился головой, рушиться не желала.
Выйдя из кинотеатра, я с удивлением понял, что теперь всего пять часов. Еще день, жарко, и Монике рано звонить: у нее только-только рабочий день закончился.
Обед во время свидания не намечался, поэтому я поел и прогулялся до офиса, чтобы позвонить оттуда и заодно проверить, не вернулся ли дядя. Он отсутствовал, зато со свиданием был полный порядок. Кавалер Моники зайдет за ней в восемь часов, я должен прибыть в то же время, и мы вместе отправимся к Шарлотте. Живет она, к счастью, недалеко.
— Сверим наши легенды, — сказала Моника. — Салли вы знали, но не близко, видели ее несколько раз. Познакомились с ней через меня, месяца четыре назад. Учитесь в Чикагском университете на психиатра или психолога. Сможете на эту тему поговорить?
— Если девушка не шибко умная, то сумею. А как у нее с зубами? Неважно, да?
— Откуда вы знаете?
— Слышал. А ваш молодой человек в курсе, нет?
— Ни сном ни духом.
— У него, надеюсь, зубы нормальные?
— Зубы да, а вот заячья губа… Не говорите ничего на этот счет, хорошо?
— Моника, за кого вы меня принимаете?
— Я просто предупреждаю: очень уж болезненно он относится к этому. Конечно, вы никого не станете обижать, но…
— Глупости. Спасибо вам, Моника, увидимся в восемь часов.
