— Какое место и сколько там платят?
— Стенографистка-машинистка в «Хэлстед мьючиал». Салли получала тридцать семь, в скором будущем ей обещали сорок. Вам, вероятно, придется начать с тридцати пяти.
— Маловато, Эд. Я способна на большее. На прошлой работе получала пятьдесят, и меня, заметьте, не уволили. Компания просто сменила адрес, а я не захотела уезжать из Чикаго.
— Зарплата не имеет значения, — заявил я. — Поработаете недельку, познакомитесь с девушками, поспрашиваете о Салли. Ничего, возможно, из этого не выйдет, но и нам терять нечего. Ее работа скорее всего ни при чем, однако и эту сторону не мешает проверить, раз нам представился такой шанс. Да, дядя Эм? — Я должен был посовещаться с ним предварительно.
Он понял меня и произнес:
— В убытке не останетесь, Моника. Если продержитесь там неделю, получите, скажем… семьдесят пять. Соглашайтесь на любую ставку, которую вам предложат, разницу мы возместим. Начнете с тридцати пяти — добавим вам сорок. Так честно будет?
— Более чем, мистер Хантер. С кем я должна встретиться?
Я объяснил и велел ей взять такси за наш счет.
— Если вас примут, возвращайтесь сюда, — добавил дядя, — я подскажу, какие вопросы следует задавать и как себя вести. Договорились?
Моника кивнула и ушла, чтобы успеть к назначенному мисс Уилкинс сроку.
— И как ты только умудряешься? — усмехнулся Эм. — Вызываешь девушку с блокнотом — получаешь беженку из кино. Или ты каждый раз оговариваешь, чтобы тебе прислали зигфелдовскую[4] блондинку? Не отрицай, будто ничего не заметил.
— Стенографирует Моника хорошо, соображает вроде бы тоже, для задания, на какое мы ее послали, подходит. Что тут еще замечать?
— Она что, на мозоль тебе наступила?
— Намекнула прозрачно, что я мог бы спать не в кресле, а вместе с Салли.
— А говоришь, хорошо соображает!
— Ты сам, между прочим, мне посоветовал… Ладно, замнем. Это и не дает мне покоя в данном деле. Пока мы его не раскроем, меня будет мучить вопрос, правильно ли я поступил, оставшись в гостиной.
Дядя Эм положил руку мне на плечо:
— Прости, Эд. Если здесь и виноват кто-то, так это я. Хотя какого черта, не ясновидящие же мы. Откуда нам было знать, что с ней случится?
— Нашел в картире Салли что-нибудь интересное?
— Нет, Эд. Домовладелец, Корбитски, горазд языком молоть, но и он ничего не знает.
— В том-то и проблема, дядя. Все готовы болтать до одури, и никто ничего не знает.
— Может, тут и знать нечего. Потолковали мы, и я прочесал жилье Салли дюйм за дюймом. В общем, с ночи четверга там никого не было. Трехдневная чикагская пыль на всех поверхностях, следов нет, никаких там хитрых ловушек ни в прошлом, ни в настоящем. Но я забрал стаканы, из которых вы с Салли пили на сон грядущий. Стояли в раковине, отсюда я и понял, что это они — остальная посуда вымыта. Отнес их в лабораторию Кендалла на анализ.
— Салли смешивала напитки у меня на глазах. В ее стакане не могло быть того, чего в моем не было.
— У тебя сердце здоровое, а у нее больное. На нее могло подействовать то, что у тебя никаких ощущений не вызвало бы. Нечто вроде никотина, но это я так. Такое количество никотина должно было изменить вкус напитка — значит, что-то другое, безвкусное. Кто-то, например, влил смертельную дозу в бутылку с виски — сколько его там было-то?
— Как раз на две порции.
— Ну вот, ты бы половину этой дозы и не почувствовал, а Салли хватило, особенно если это что-то сердечное. Бутылки из-под виски и с содовой я не стал брать: если в стаканах что-то было, анализ и так покажет.
— Еще бы лучше вскрытие провести.
— Мы не в том положении, чтобы требовать его, парень. Официального статуса нет, клиент и тот неизвестен. Потребовать мог бы Стэнтон, но если он скрывает, что нанял нас, то не станет этого делать. А вот если лаборатория подтвердит, что в стаканах находилось нечто помимо виски, лимона и соды, мы пойдем с этим в полицию, и вскрытие назначат как пить дать.
— Не понимаю, в чем еще ей могли дать яд, — заметил я. — Мы провели вместе полдня и всюду заходили непреднамеренно. Ты спрашивал в лаборатории, могут ли лекарства действовать только на людей с болезнями сердца?
