— Непонятно пока, и Вернеке исключать тоже рано. Я слышал их голоса по телефону, но точно ничего сказать не могу. А хотелось бы — это может иметь прямое отношение к делу.
Фрэнк записал в свою книжку серийный номер нашей банкноты.
— Попробую выяснить, откуда она взялась. Банки записывают номера всех тысячедолларовых билетов, которые выдают клиентам. Это наверняка Стэнтон, только зачем ему…
— А если он не хочет, чтобы его семья — или кто-то из семьи — знала, что он оплачивает расследование? Честно говоря, я вообще не предполагал, что Стэнтон может позволить себе подобные расходы.
— Наверное, не такой бедный, каким представляется. Так многие поступают: говорят, что ничего у них нет, а сами заначивают деньжонки на черный день.
— Уж очень он щедрый. Мы могли бы начать расследование с гораздо меньшим задатком. С денежной стороны я бы скорее поставил на Вернеке. Интересно, так ли уж мал его небольшой доход?
Фрэнк сдвинул шляпу на затылок:
— Это я тоже попытаюсь выяснить, Эд: мне самому теперь интересно. Штука баксов сильно меняет взгляд на проблему. Если кто-либо из семьи считает смерть Салли подозрительной, у него наверняка имеется причина. Посмотрим, что у нас есть на Вернеке и на Стэнтона. Если купюра приведет к кому-то из них, я возьму его в оборот: он должен что-то знать, раз тратит такие деньги. Не помешает также пообщаться с докторами, осматривавшими Салли.
— Большое спасибо за помощь, Фрэнк. Спроси их, нельзя ли дать сердечнику что-то такое, чтобы сердце остановилось, а другие симптомы отсутствовали.
— Непременно. Держи меня в курсе, ладно?
Бассет ушел. Пока я набирал шифр, чтобы снова запереть сейф, вернулась Моника Райт. Я усадил ее за стол в кабинете и стал диктовать, расхаживая по комнате — так мне легче думалось. Начал я с того, о чем говорила Салли в четверг нам с дядей Эмом. Рассказал, как догнал ее на лестнице и что мы делали после. Старался припомнить каждую мелочь. Поведав, как заснул в кресле, я заметил, что наступил полдень.
— Не хотите пойти перекусить, Моника?
— Прямо сейчас? Я хочу знать, что произошло дальше!
Я усмехнулся, видя такую заинтересованность, и помрачнел, вспомнив, что дальнейшее совсем не смешно.
— С этого момента все будет хуже и хуже — рекомендую сначала поесть.
— Хотите сказать, что…
— Ладно, продолжим, — вздохнул я. — Это легче, чем объяснять.
Завершив рассказ о ночных событиях, я произнес:
— Работы у нас примерно на полчаса. Будем продолжать или сделаем перерыв?
— Да, пожалуйста! Давайте закончим!
Я продиктовал все, что запомнил из разговоров с Вернеке, Стэнтоном и нашим марсианским клиентом.
— Ну все, пойдем поедим.
Я запер офис, и мы съели ленч.
— Мистер Хантер… — сказала Моника за кофе.
— Эд, — поправил я. — Я же вас Моникой называю.
— Эд, вы ничего не выдумывали, когда диктовали? Все так…
— Да, все так и было.
Она поежилась:
— Ужас какой. Может, если бы вы спали не в кресле…
— Мисс Райт, есть услуги, которые детектив клиенту оказывать не обязан.
Она покраснела, но сдаваться не стала:
— Но ведь она не являлась вашей клиенткой! Денег с нее вы не взяли.
— Послушайте, Моника. Девушка страдала психическим расстройством. Ее пугала предстоящая одинокая ночь, и я рад, что остался с ней, но рад и тому, что…
Я замолчал, не зная, чему тут, собственно, радоваться. Не заночуй я в этом чертовом кресле, хуже уж точно не было бы. Если Салли действительно умерла от сердца, а я в тот момент находился бы рядом в буквальном смысле, хуже было бы только мне, но не ей. Если же Салли все-таки убили, я, возможно, спас бы ее…
Но Салли не могли убить. Почему же тогда некто готов выложить за расследование тысячу долларов?
— Черт! — воскликнул я. — Пойдемте лучше обратно.
В офисе я выдал Монике бумагу, и она села перепечатывать свои записи. Я не понимал, почему ее слова вызвали у меня такое раздражение, заставив оправдываться даже перед самим собой. А то, что с тех пор Моника ни слова не упомянула о Салли, злило еще больше.
— Мне надо кое с кем повидаться, — сказал я. — Если кто-нибудь позвонит…
Телефон зазвонил в этот самый момент.
— Ну что, вызвал свою стенографистку? — спросил дядя Эм. — Как у тебя дела?
