нерешительности? В его положении один лишь Карл XII, не задумываясь, бросился бы на
Москву. Но это — как раз полководец, опрометчивостью погубивший свою армию.
Отступить временно на Курск сулило, конечно, большие выгоды, чем прыжок с
зажмуренными глазами в пространство. Ведь в случае весьма возможной неудачи гибель
была совершенно неизбежной — и погибло бы как раз ядро Добровольческой Армии — ее
цвет.
Из всех этих примеров видна вся невозможность провести точную грань между
дозволенной инициативой и гибельным своеволием.
Мы можем указать эту грань лишь приблизительно.
Инициатива — явление импровизационного характера. Она уместна и желательна в
Тактике, с трудом допустима в Оператике и совершенно нетерпима в Стратегии. Всякая
импровизация — враг организации. Она допустима в мелочах, изменяя их к лучшему (в
приложении к военному делу — в Тактике). Но в сути дела (в военном деле — в Оператике и
в Стратегии) — она вредна. 29-я пех. д-ия ген. Розеншильд-Паулина и 25-я ген. Булгакова
решали под Сталлупененом тактические задания. Частный почин Розеншильда, выручавшего
59
Электронное издание
www.rp-net.ru
соседа, — целиком оправдан, это — блестящее решение. Дивизия же ген. Ветренко под
Петроградом решала (в условиях гражданской войны) стратегическую задачу — никакая
инициатива там не была терпима. Воспитанный на примерах тактической инициативы лихих
бригадных командиров 1866 и 1870 годов, фон Клук перенес инициативу в область
Стратегии, что оказалось печальным для Германской армии.
Достоинство для тактика, Инициатива превращается в порок для стратега.
***
Отметим честолюбие и славолюбие. Желание вечно жить в памяти потомства вообще
доказывает бессмертие духа. Со всем этим, и честолюбие, и славолюбие сами по себе —
пороки. Подобно тому как яд в небольшом количестве входит в состав лекарства, так и эти
два порока в небольшой дозе могут принести пользу в качестве весьма действительного
стимула.
Упомянем еще про храбрость. Мы знаем, что сама по себе (не входя составным
элементом в какую-либо из трех основных воинских добродетелей) она особенно высокой
ценности не представляет.
Суворов это сознал. Он учил: «солдату — храбрость, офицеру — неустрашимость,
генералу — мужество» — предъявляя к каждой высшей категории военных людей высшее
требование. Это — три концентрических круга. Неустрашимость — есть Храбрость,
отдающая себе в полной мере отчет о происходящем, храбрость в сочетании с решимостью и
сознанием высокой чести командовать, вести за собой храбрых. Мужество есть
неустрашимость в сочетании с чувством ответственности.
В общей своей массе люди — не трусы. Те, кто способны под огнем идти вперед, —
уже не могут называться трусами, хоть настоящих храбрецов, которым улыбнулся с неба
святой Георгий, быть может, пять человек на роту. Остальные — не храбрецы, но и не трусы.
Пример неустрашимого командира и храбрых товарищей могут сделать из них храбрецов,
отсутствие этого примера обращает их в стадо, и тогда гибельный пример открытой трусости
может все погубить. При этом следует, однако отметить, что среди трусов преобладает
вполне исправимый тип «шкурника». Настоящие же, неисправимые трусы — явление, к
счастью для человечества, — редкое.
60
Электронное издание
www.rp-net.ru
Глава XIII. Военная этика и воинская этика
Под военной этикой мы разумеем совокупность правил и обычаев — как
кодифицированных, так и некодифицированных, — которыми противники должны
руководиться на войне. Под воинской этикой — правила и обычаи, которые члены военной
семьи соблюдают при сношениях друг с другом — и вся военная среда в сношениях с
невоенными.
***
Конец XVII века и почти весь XVIII — с их «кабинетными войнами», веденными за
