бумагу, перекладывает свое вдохновение (рискующее иначе быть потерянным для него и для
людей). И с этой минуты к чистому искусству примешивается лигатура науки: надо знать
ноты, такты, контрапункты, уметь распределить партитуры, равным образом и поэт обязан
знать грамматику, а ваятель — анатомию человека и животных, свойства гипса, бронзы,
мрамора.
Аналогия с военным искусством полная. Гениальнейший план рискует здесь
оказаться химерой, коль скоро он не сообразуется с реальностью. Величайший из
полководцев не смеет безнаказанно пренебрегать элементами военной науки, хоть он сам в
свою очередь совершенствует эту науку и сообразуется с ее принципами, зачастую
инстинктивно.
Чем выше процент благородного метала в сплаве — тем драгоценнее этот сплав. Чем
больше наблюдается в полководце преобладания иррационального элемента искусства над
рациональным элементом науки — тем выше его полководчество. Наполеон в большинстве
своих кампаний, Суворов во всех своих кампаниях — дают нам золото 96-й пробы.
Полководчество Фридриха II — гений сильно засоренный рутиной и «методикой», — золото
уже 56-й пробы. Полководчество Мольтке-старшего — таланта, а не гения — уже не золото,
а серебро (довольно высокой, впрочем, пробы), полководчество его племянника — лигатура,
олово.
***
Военная наука должна быть в подчинении у военного искусства Первое место —
искусству, науке только второе.
Бывают случаи, когда науке приходится затенять искусство — играть роль как бы его
суррогата (роль «накладного золота» — если развивать дальше нашу метафору). Случаи эти
соответствуют критическим периодам военного искусства, упадку его — эпохам, когда это
искусство — дух — отлетает от отживающих, но еще существующих форм и ищет, и пока
еще не находит новых путей. Так было во второй половине XVII века на Западе, когда
вербовочные армии искали спасения в рутине линейных боевых порядков и софизмах
«пятипереходной системы». Новые пути были найдены французской — так называемой
25
Электронное издание
www.rp-net.ru
Великой революцией, давшей вооруженный народ, — и военное искусство возродилось в
революционные и наполеоновские войны. Так было и в войну 1914–18 гг. — войну,
видевшую кульминационный пункт, но зато и вырождение вооруженных народов —
«полчищ». Выход для военного искусства был найден после войны в старорусской системе
сочетания идеи количества — народной армии (земского войска) с идеей качества — армией
профессионалов (княжеской дружины). Эта старорусская система, примененная в последний
раз в 1812 году (Кутузов и Растопчин), именуется иностранцами — которым это
простительно — и русскими невеждами — которым это непростительно — «система
генерала фон-Зеекта».
На этот случай «сумерек военного искусства» — случай, который Фош характеризует
«невольным отсутствием достаточного военного гения» (l’absence forsee d’un genie suf-
fisant) — и припасен коллектив, наиболее совершенным образчиком которого был «большой
генеральный штаб» германской армии.
На этот научный коллектив, существовавший во всех армиях, на отдельных, более
выдающихся его представителей и пало бремя полководчества Мировой войны — войны,
сочетавшей огромный процент научной лигатуры с очень небольшим количеством
искусства. Отсюда и «серый» характер полководчества 1914–18 гг. за немногими
исключениями, как, например, все творчество ген. Юденича на Кавказском фронте, бои
французского Скобелева — ген. Манжена, и некоторые операции армии Гинденбурга на
Восточном фронте, фон-Клука на Урке и несколько других ярких примеров.
Искусства немного — и оно целиком сосредоточено на творчестве нескольких
вождей. В решительные моменты творчество Жоффра, Галлиени, Фоша и Манжена
(знаменитый «полководческий четырехугольник») оказалось выше творчества Мольтке-
младшего, фон-Клука, Фалькенгайна и Людендорфа — подобно тому, как Гинденбypг,
