Чечков. Рано отказались, друг мой Егор Егорович! Синица-то…
Лебедынцев (огрызнувшись). Хорошо вам шутить с набитыми карманами… А как тут шесть человек детей обуй, одень, накорми да воспитай… (Садится, запустив пальцы в волосы.) Эх, не жизнь, а мотанье!.. Пропасть бы куда-нибудь! И кой черт… Что ж мне теперь?
Чечков. Я вас устрою, Егор мой друг Егорович. Человек вы смышленый, и языками владеете, и тертый калач, только в Москве замотались… Дельце у меня начинается в Париже: парчовой магазин открываю, хотите — три тысячи вам на первое время в год положу. Развернете дело — прибавлю. Только… не при кассе, Егор мой Егорович, а для внешних сношений…
Лебедынцев (вглядываясь в него). Под купецкую лапу? Что ж, видно, все там будем. Благодарю. А жаль изданьица. Всю Москву бы завоевали.
Рыдлов. Верить не хочу! Что ж это за наказанье! Вся слава…
Лебедынцев. Дым, Ларион Денисович. Прикажете к вам в контору, Василий Ефимович?
Чечков. Завтра утром явись, голубчик мой. Получишь инструкции.
Лебедынцев. И аванс?
Чечков. Авансы вот он раздает, а у меня это иначе называется.
Лебедынцев (почтительно кланяясь). До свиданья, Василий Ефимович.
Чечков. Прощай, голубчик мой…
Лебедынцев. До свиданья, графиня.
Люба кивает головой, перелистывая альбом.
Гм… (Протягивая руку.) Ларион Денисович! Будете в Париже…
Рыдлов. Я вам тогда сообщу, если вы мне понадобитесь.
Лебедынцев (вздрогнув, как от оплеухи). Ну-с, позвольте вам выразить, Иларион Денисович, мое глубочайшее…
Рыдлов. Я, любезный, тут ни при чем. Благодарите дяденьку.
Лебедынцев…мое глубочайшее презрение…
Рыдлов. Но, но, но!
Лебедынцев. К вам, почтеннейший Василий Ефимович, оно не относится. Уж очень вы последовательны, и от вашей неумолимой логики только попискивать можно. Какое уж тут презрение, если человек спокойно ходит по тебе, как по ровному, с глубочайшим сознанием своего права. Покоряюсь, Василий Ефимович, покоряюсь, и хотя не испытываю к вам нежных чувств, но трепещу, подавлен и немею. (Кланяется.)
Чечков. Спасибо, голубчик. А чувств ведь я не требую. Ты не дама.
Лебедынцев. Но вот господин литератор, сложная натура, этот джентльмен внутреннего приготовления есть не что иное, как…
Рыдлов (быстро). Не произносите этого слова.
Чечков. Отчего же?
Лебедынцев. Из уважения к даме — извольте. Теперь dixi et animam levavi. Пожалуете место — не откажусь. Все равно нужда глотку сдавила. Не я первый, не я последний согнусь перед вами. А откажете — еще лучше. Выйду я тогда благородный протестант и сильно поднимусь в собственных глазах. Вашему сиятельству! (Уходит.)
Рыдлов. Действительно, со всякой шушерой свяжешься — какое тут разрешение. И с чего это вы, дяденька, вздумали благодетельствовать разным проходимцам?
Чечков. Думал тебе, попочка, удовольствие доставить. Ты же с ним нянчился, на первое место сажал. Помнишь, про «Бездну»-то как он тебя… А я его все-таки возьму. Зубаст и пригодится.
Рыдлов. Дяденька, только, пожалуйста, вы ему теперь строго-настрого писать запретите. Пригрозите ему, что как он кого-нибудь из нашей фамилии заденет, так сейчас его вон. Может писать, даже в иностранных газетах, но чтобы отдавал должное…
Чечков. Я его, дружочек мой, для того и нанял, чтобы тебя в струне держать. Как что — сейчас предписание: раскатай маркиза на обе корки. Уж очень ты распространился, особенно как сестрица удалилась…
Рыдлов. Что ж это жена не едет? Любка, да она точно перепугалась или просто так?
Люба. Вот сейчас граф должен быть.
Рыдлов. Надо характер выдержать.
Входит мисс Уилькс.
Мисс Уилькс. Ларя, это правда?
Рыдлов. Увы!
Мисс Уилькс. Как это могло случиться? Так внезапно.
Рыдлов. Ревность и недостаток воспитания. Чего же ждать?
Mисс Уилькс. Недостаток воспитания у вас, мой милый. (Грозно.) Где моя дочь?
Рыдлов (спустив тон). У своего папеньки!
Мисс Уилькс. Что же значит эта пошлая сплетня?! Говорят, вы ездите по городу и бог весть что рассказываете. Жалуетесь на свою судьбу, когда вам следует жаловаться только на свою непроходимую глупость.
Чечков. Позвольте ручку, досточтимая Евгения Фоминична.
Мисс Уилькс. Здравствуйте. Ах, Люба! Подите сюда. Как вы могли допустить вашего брата…
