— Это займет всего минуту, — сказал я, пытаясь ободрить юношу и не допустить возникновения споров и драк на верхушке лестницы. — Если бы вы могли… э… если бы позволили мне… протиснуться мимо вас…
Я спустился на следующую перекладину, медленно разминулся с юношей, не касаясь той перекладины, на которой он стоял, и норовя нащупать правой ногой третью сверху. Наши лица были всего в нескольких дюймах друг от друга. Юноша по-прежнему безмолвствовал и лишь таращился на меня. Его физиономия казалась замороженной.
— Еще две секунды, — прокряхтел я, понимая, что у меня словесный понос. Юноша даже не слушал моих разглагольствований, но я продолжал вещать, потому что ужас действует на каждого человека по-разному. Этого парня он сковал и обездвижил, а мне развязал язык.
Наконец я миновал юношу и сказал:
— Благодарю. Большое спасибо. Весьма признателен. Мне пора. Теперь вы можете вернуться к работе…
И возобновил спуск, который и дальше сопровождался обильными словоизлияниями.
Я уже готовился ступить на тротуар, когда мой невольный благодетель там, на верхотуре, наконец-то обрел дар речи и гаркнул:
— Смотри, куда прешь!
Почему-то мне не сразу удалось уснуть, и в среду я поднялся с кровати аж без четверти одиннадцать. Натягивая одежду, я продолжал переживать свои сновидения, сводившиеся едва ли не к одним падениям с огромной высоты в пасть желтоглазой кошки, похожей на «кадиллак». В итоге я лишь с третьей попытки сумел надеть одинаковые носки. Умывшись и выпив чашку кофе, я почувствовал себя немного лучше и решил начать день с просмотра приношений почтальона.
Почтальон, по обыкновению, принес всякий хлам. Я сел в кресло у камина и принялся читать.
Моей двоюродной сестрице Мейбл приспичило заниматься в театральной студии. Граждане против преступности (почетный председатель — сенатор Эрл Данбар) снова просила у меня денег на искоренение всяческой уголовщины.
«Субботние вечерние известия» хотела, чтобы я позолотил кармашек «да» в редакционной анкете, за что обещала мне восемнадцатилетнюю подписку на себя всего по двадцать семь центов за номер. Какой-то слепой, не нуждающийся в посторонней помощи, уведомлял меня о том, что вышил моими инициалами недорогие носовые платки и шлет мне образцы. Некая спятившая фирма направляла маленький квадратный кусочек прозрачной клеенки и сообщала, что я еще могу успеть заказать сшитые из того же ужасного материала чехлы для сидений своего автомобиля. Национальное общество борьбы с минускальным митозом нуждалось в деньгах, чтобы избавить мир от этого страшного недуга.
Я прочел все письма (и все инициалы) с великой дотошностью, после чего швырнул их в камин. Уцелел только кусок клеенки: я подозревал, что он не загорится, а расплавится и наверняка будет вонять.
Едва не сохранил я и письмо из ГПП. Казалось, оно адресовано мне лично.
Я даже подумал, а не дядюшка ли Мэтт составил его? Послание начиналось словами: «Уважаемый гражданин! Если тебя когда-либо обманывал один из восемнадцати тысяч мошенников, которые вершат свой грязный промысел в наших Соединенных Штатах; если ты — член трехмиллионной армии жертв взломщиков и домушников…» И т. д. и т. п. Дальше шли более общие фразы, но первые строки задели меня за живое. Был ли я обманут одним из восемнадцати тысяч ныне действующих мошенников? Слушайте, почетный председатель Эрл Данбар, автор означенной бумаги: да меня обманывали все эти мошенники! И письмо тоже отправилось в огонь.
Собирая завтрак, я снова принялся размышлять, как мне быть с деньгами.
Возможно, профессор Килрой прав, и я не буду в безопасности, пока не избавлюсь от них, отдав на благотворительные нужды. Может, тогда братья Коппо оставят меня в покое? Я уже мусолил этот вопрос вчера вечером, когда пытался заснуть, но так и не нашел толкового ответа на него. И вот сегодня он снова стоит передо мной.
Беда была в том, что вопрос подразделялся на тысячу подвопросов, а те, в свою очередь, имели по тысяче вариантов положительных, отрицательных и уклончивых подответов. Я должен отказаться от этих денег, потому что на них кровь, потому что ради них люди лгали и убивали ближних. Но нельзя позволить братьям Коппо запугать себя. Но они уже меня запугали. Но с такими деньгами я смогу нанять себе какую-нибудь охрану. Но разве могу я при таких деньгах доверять этой охране? Но ведь деньги мои, и я имею право распоряжаться ими по собственному усмотрению. Но ведь, по сути дела, они мне не нужны, ибо я уже имею все, что хочу иметь. И т. д. и т. п. и проч. Но, но, но, но, но ведь, но ведь, но ведь, однако, однако, хотя…
