Колька повторно отмахнулся.
— Да какая тут радость, — он повернул голову и грустно уставился на Кузьмича. — Теперь зачем, а? Ты ж знаешь Кузьмич, они ж по пять грамм давали за грам детских слёз. По пять грамм. Ты понимаешь? Не как за мужские по два с половиной, а по пять, — Колька помотал головой. — А за рождение, Кузьмич ты врубись, только за рождение триста. А? А теперь что? Кузьмич, а теперь что, вот ты мне скажи.
Кузьмич пожал плечами и медленно поднялся.
— Пойду я Колюня, — тихо проговорил он. — А то штось затошнило меня от твоей самогонки.
Он развернулся и не попрощавшись зашагал к калитке. Ему и в самом деле стало вдруг тошно и вдобавок он подумал о том, как на него сегодня накинется жена, сегодня, когда уже нет возможности наживаться на его слезах.
— Да к чертям собачим этих гадов, — выйдя на улицу, стал шептать себе под нос Кузьмич. — Пусть себе летят к едрене фене. А то вишь, кидают нам свои подачки, а мы… а мы на людей-то не похожи стали. Как псы на кости, тьфу. А Колька-то, Колька, — Кузьмич недовольно помотал головой. — Всё, бог мне свидетель, не буду я больше с ним пить. Ни разу не буду, едрить твою в сосцы.
Пасмурное небо, похожее на замызганный матрас на старой, разломанной кровати в квартире запойного алкоголика, не могло пробудить ни одной светлой мысли, поэтому Сержант пил хмуро. Зима уходить не хотела, ей нравилась грязь под ногами и вверху, там, где уже давно по ночам не было видно звёзд. Она мешала землю со снегом, небо с тучами, и казалось так будет продолжаться вечно. Но как бы не было грязно под ногами, каким бы замызганным не было небо, Сержант знал, что через двести грамм ему станет веселее. Веселье это будет нездоровым, сквозь сжавшееся сердце, но о другом, о здоровом, Сержант уже давно забыл. Двадцать лет пьяной жизни утопили всё то хорошее, что, наверное, в нём когда-то было. А может и не было никогда, и всё это только пьяная блажь, которая иногда снисходит на него, как пёстрая радуга на однотонные небеса.
— Так значит, тебя Сержантом зовут? — спросил парень, сидевший напротив. — А почему?
Сержант хмуро посмотрел на привязавшегося парня, но тут же улыбнулся. Похмелье сменялось пьяным безшабашным довольством, и глупая улыбка уже сама лезла растягивать губы.
— Да я в армейке сержантом был.
— А по-настоящему как звать? — спросил парень.
— А ты с какой целью интересуешься? — проговорил Сержант, пытаясь прищуром сделать себе серьёзный вид. Но настырная улыбка снова пьяно растянула губы, и он махнул рукой. — О так вот.
— Так как же?
— Сашкой меня маманька назвала, Сашкой.
— Значит, Александр, — тихо проговорил парень.
Сашка-сержант боязливо покосился на парня. Эх, не зря он подсел в этой дешёвой забегаловке. Сидит себе сок попивает, а беленькую ни гугу. Точно аферист. Щас небось паспорт попросит рублей за двести.
Сашка внутренне напрягся, такое с ним уже было. Трое парней требовали у него паспорт и тыкали две смятых сотни прямо в его нос. Им нужно было сдать краденный телефон. Он отказался, они избили. Ох, и не любил Сашка, когда его били, хотя уже и попривык.
— А работаешь уборщиком здесь? — спросил парень, глядя прямо на Сашку.
— Да я так, — Сашка пугливо сконфузился. — То рыбникам воду вынесу, то коробки картонные с мясного. Так, помаленьку.
Да чё это я в самом деле? — Сашкины мысли вознегодовали, осмелев от хмеля. — Чё я должен перед этим сопляком ужом виться?
— Чё тебе нужно? — спросил он вдруг напрямик у парня, и его нервно передёрнуло от собственной смелости.
— Да ничего, — просто ответил парень, не обращая никакого внимания на Сашкины треволнения. — Так, интересно.
— У-у, — промычал Сашка. — А водку чё не пьёшь?
— Щас возьмём, — сказал парень, улыбнувшись.
Он быстро поднялся, сходил к ларьку и вернулся с двумя стаканами палёнки. Сашка, несмотря на мрачные шевеления в душе, разулыбался, показывая парню свои гнилые зубы, и хлопнул ладошами.
— Ну, вот! — весело вскрикнул он. — А то ж непонятно, чего сидит, чего выжидает?
Они выпили. Парень скривился.
— Ох, я уже и вкус её позабыл, — крякнул он. — Слушай, а чё тут всегда такую дрянь наливают?
