Утром, покормив Ивана, Павла строго сказала:
— Уезжай, Иван. Не надо тебе здесь оставаться.
— Дак, Пань, я же насовсем приехал, — забормотал растерянно Копаев. — И ты приняла меня ночью, Пань, — он шагнул к ней с явным намерением обнять. — И Витьке ведь отец нужен.
Павла отшатнулась брезгливо:
— Нет-нет, уезжай. Я одна Витюшку подыму. А к тебе у меня ничего не осталось.
Иван заморгал удивленно, в его глазах закипали слезы.
«Господи! — все возмутилось в душе Павлы. — И я любила этого слюнтяя!»
У ребят начались каникулы, но Павла, чтобы не видеть, как Иван уезжает, решила все же позаниматься с отстающими, потому отвела сына к бабушке Вороновой, у которой всегда при необходимости оставляла Витю. Заодно попросила Андрюшку Воронова созвать ребят в школу. Перед уходом сказала Копаеву, что в район отправляется колхозная подвода с молоком, с ней он и может уехать.
До конца занятий Павла не заходила в свою квартиру, боясь новых слез Ивана. А вернулась — и остолбенела.
Иван сидел, как ни в чём ни бывало, на чурбаке перед печью, строгал из куска сосновой коры кораблик. А рядом с ним на коврике сидел Витюшка. Увидев Павлу, Иван улыбнулся:
— Во, Витьша, и мамка наша пришла!
Но Павла не приняла его улыбки, нахмурилась:
— Иван! Я утром совсем не шутила! Уезжай!
И он понял, наконец, что Павла и впрямь не шутит, посерьезнел.
— Ну, куда же я, на ночь глядя, поеду?
Вероятно, Копаев рассчитывал улестить Павлу ночью в постели, однако Павла отвергла решительно его намерение, и вторую ночь они спали отдельно. Вернее, спала Павла, а Иван просидел у дверцы печи, прокурил всю ночь. Лишь на рассвете вышла на кухню Павла.
— Ну, чего расстраиваешься? — спросила миролюбиво. — Все равно у нас жизни не будет. Опять умотаешь куда-нибудь. А я опять — ни жена, ни девка. Уезжай.
— А Витька?
— Что — Витька? Ты о нем думал, когда уезжал? Ты о нем думал, когда не писал? Вот приехал, а сыну даже конфетку не привез. И ведь не вернулся бы, если б удача тебе была. Удача, Ваня, к работящим приходит, а к лодырям — нет. Работать ты не любишь. Ищешь, где бы денег было больше, а работы — поменьше, а так не бывает. Деньги заработать надо. Ты лучше учительствовать куда-нибудь в деревню иди, все при деле будешь. Учителей на селе уважают.
— Не, — покачал головой Копаев, — я опять на Сахалин поеду. На траулер матросом наймусь, они, говорят, деньги лопатой гребут.
— Ты и прошлый раз точно так же говорил, да, видно, для тебя лопаты не нашлось деньги грести? — Павла усмехнулась.
— Да я же не на траулере работал, на рыбзаводе, а там, знаешь, как трудно, а платят мало… — с жаром начала оправдываться Копаев.
— Кстати, о деньгах, — Павла вновь усмехнулась. — Деньги-то у тебя есть?
Иван покраснел и, отвернувшись, шмыгнул носом. Павла поняла, что нет у него денег, он и к ней-то ехал, наверное, крадучись, прячась от контролеров — не зря такой замызганный явился. И как только умудрился таким образом проехать полстраны?
— Тебе тридцати рублей хватит? — эти деньги Павла отложила себе на теплое пальто.
— Хватит, — еще гуще покраснел Иван. — Я пока в Тюмень поеду, а там завербуюсь куда-нибудь. А деньги, ты не бойся, я тебе с первой же получки вышлю!
— Вот и уезжай сегодня. Председатель в город ехать собирался, и тебя отвезет.
О том, что к учительше приехал мужик, весть по Шабалино разлетелась с утра: Ворониха — баба вздорная, любила посплетничать.
Долетела эта весть и до Четырнадцатого участка, достигла ушей Максима Дружникова. Когда ему об этом доложила жена Ефросинья (сказала мимоходом, за ужином), он закаменел, ровно кто-то холодной рукой зажал сердце в кулак. Максим и не подозревал, что так будет больно, и так сильна его симпатия к шабалинской учительнице, которую-то и женщиной назвать трудно: такая внешне беспомощная и хрупкая. И даже Витюшка казался Максиму скорее младшим братом Павлы, нежели ее сыном. И вот словно с крыши сбросили Максима: к Павле приехал муж, как же иначе понимать слово «мужик». И что тут особенного, ведь у нее есть сын, значит, должен быть у мальчишки отец, не ветром же надуло его, и мало ли где мог муж задержаться? Может, у них договоренность такая: сначала она обвыкнет, обживется, а потом и муж приедет. Потому, наверное, Павла всегда держалась с Максимом ровно и уважительно, знала, что муж приедет, да, может, Максим ей вовсе и не по нраву? Он женат, Фрося — явь, а Павла — сон. И все-таки как же больно сердцу, как ноет оно, как плачет!..
