Ну что он заладил одно и то же!
— Ты мне это твердишь уже третий раз! — перебиваю я. — Но если не пойти на этот шаг сейчас, будет ли у нас потом другая возможность? У этих сволочей хватит наглости восстановить абсолютную монархию.
— Тут я с тобой согласен, — кивает Робеспьер, — бездействие опасно. Завтра утром в клубе я сообщу о своем окончательном решении.
Я протягиваю руку Робеспьеру, говорю, что всегда рад видеть его в рядах своих союзников. Чёрт его знает, какое решение он примет. Самое интересное то, что весь клуб будет действовать согласно решению Макса.
В общем, опять получился бесполезный разговор.
Я спускаюсь по лестнице. О-о! Мадлен Ренар. Что–то она сюда зачастила.
— Красотка Мадлен! — восклицаю я. — Какая встреча!
— Не называй меня так, — зло перебивает Ренар.
— Раньше тебе это нравилось, — издеваюсь я. — Ох, тогда ты была такой милой, доброй куколкой.
— Слащавой дурой я была! А ты зато не изменился, такой же нахал и пьяница. Заработал себе известность дебошами!
В ответ я хохочу громким раскатистым смехом, который эхом разносится по подъезду.
— Догадываюсь, зачем ты опять пожаловала, — посмеиваюсь я. — Хочешь уговорить Робеспьера не поддерживать нашу петицию. Посмотрим, оправдывает ли он прозвище Неподкупный. Не знаю, смог бы я устоять перед такой красоткой…
Я нагло обнимаю Мадлен. В ответ она больно наступает мне на ногу каблуком. Я, громко ругаясь, выпускаю дамочку.
Ренар бросает несколько злобных слов в мой адрес и быстро поднимается по лестнице.
— Какой ангелочек, — вздыхаю я, — а как некрасиво выражается… Хм, похоже, мои шансы на то, что Робеспьер поддержит петицию, падают.
Я, Мадлен Ренар, довольна впечатлением, которое произвела на Неподкупного. Надо сразу же пойти в наступление. Делового разговора у нас с ним не получилось, ничего, у меня есть другой способ.
Начинаются объятия, поцелуи, ласковые слова.
— Ох, Макс, — вздыхаю я. — У меня к вам большая просьба.
— Я вас слушаю, дорогая, — отвечает Макс, обнимая меня.
— Надеюсь, вы не будете поддерживать петицию кордельеров, — говорю я.
Я, не дожидаясь ответа, целую Макса, но он прерывает поцелуй.
— Дорогая, вы уже второй наш разговор сводите к этой петиции, — произносит он монотонно. — Можно предположить, что вы только за этим и пожаловали.
— Нет… я… — бормочу я что–то невнятное.
Чувствую, что краснею.
Робеспьер берет меня за плечи и внимательно смотрит в глаза. Невозможно выдержать этот пристальный взгляд, пронзающий, как стальной клинок. Я опускаю глаза.
— Вы хотите меня использовать? Да, мадам? — спрашивает Макс, на его тонких губах мелькает печальная улыбка. — А я, дурак, подумал, что наши отношения стали такими же, как прежде. Увы, это невозможно, вы слишком изменились. Хотя, как ни странно, такой вы мне нравитесь больше.
— Вы тоже изменились! — говорю я мрачно. — Вы стали каким–то ледяным. Мне кажется, что в вас умерли все чувства!
— Может, это и так, — пожимает он плечами. — Перейдем к делу, вы хотите, чтобы я не поддерживал петицию. Увы, я уже принял противоположное решение.
Я устало вздыхаю.
— Неужели вы не сделаете это ради меня? — прямо спрашиваю я. — Вы меня уже не любите?
— Я люблю вас, Мадлен, — отвечает Макс. — Но я никогда не смешиваю личные чувства и политику. Простите меня, дорогая, но иначе нельзя. И очень прошу вас, не предъявляйте мне ультиматумов. Я готов пожертвовать своими личными чувствами ради Франции.
Меня словно окатили ледяной водой. Отказ. Чёткий ясный отказ! Я ещё раз убедилась в том, что теперь Макс — совсем другой человек.
Ах так! Хорошо! Пеняйте на себя, мой друг! Я вас уничтожу. Я добьюсь того, чтобы вы с позором вернулись в свой городишко! Я загублю вашу политическую карьеру!
— Что ж, как вам будет угодно! — произношу я зло. — Потом вы пожалеете об этом. Я хотела как лучше для вас, а вы отказались.
С этими словами я ухожу, нарочно громко хлопнув дверью.
Меня охватила злоба, обида и какая–то грусть.
Я, Августин Лесот, прибыл к Ламету. Мне назначено. Ах, он ведь важная птичка! Он ведь занят! Какие политики мелочные! Каждую минутку берегут! А ведь жизнь — это такой простор!
