Здесь я хочу прибавить, что в отцовском магазине по настоянию мамы продавалась книга консула Джорджа, после долгих проволочек изданная в 1932 году. Увы, никто, кроме двух-трех туристов, так и не проявил интереса к этому сочинению, в которое автор вложил столько труда и подлинной любви. Материалами, собранными в книге Джорджа Каннингема «История Мингера: от Античности до наших дней» («Mingerian History: From Antiquity to the Present»), которая повлияла, в числе прочего, на мой выбор профессии, шестьдесят лет беззастенчиво пользовались мингерские историки и власти, как правило без ссылки на источник. Этот прекрасный, взвешенный труд, полный ценных сведений (не только об истории, но и, скажем, о рельефе острова, народных костюмах и традиционной кухне), был использован для формирования представлений о национальной идентичности мингерцев.
И тем не менее в последние пятнадцать лет к нему принято относиться пренебрежительно, как к образчику того, что Эдвард Саид[177] называл «ориентализмом». Сам же Джордж Каннингем, человек, чьи заслуги перед мингерской культурой невозможно переоценить, для интеллектуалов нашего времени не более чем агент британского империализма, исполненный колониалистских предрассудков об «экзотических» странах.
Если бы собранная месье Джорджем коллекция (археологические находки, статуэтки, минералы, окаменелости, керамика, живописные полотна, акварели, морские раковины, карты, книги) не была в неспокойные годы Первой мировой войны тайно перенесена на борт английского броненосца, то не хранилась бы она сейчас в Британском музее, а была бы распродана и утрачена, подобно многим похожим собраниям, составленным любителями истории и природы Мингера.
В очаровательном доме, где жили когда-то консул Джордж и его жена, сегодня располагается закусочная международной сети, специализирующейся на блюдах из курицы. Место маленького ботанического садика, где любовно взращивалась мингерская флора, заняла автомобильная стоянка.
Мое дальнейшее (вплоть до поступления в школу в 1956 году) обучение мингерскому языку происходило главным образом на пляже (который по-прежнему назывался Флизвосским), где я играла в песке с другими детьми. Пляжный сезон на Мингере продолжается с конца апреля по конец октября – столько же, сколько тянулась эпидемия чумы.
Одетая в шикарный закрытый купальник черного цвета и похожая в нем на европейскую аристократку или кинозвезду, мама спускалась на пляж, ложилась на расстеленное под тентом полотенце и часами читала старые киножурналы, которые отец присылал из Лондона (мы вместе ходили на почтамт их забирать). В ее изящной плетеной сумочке лежали солнцезащитные очки, которые мама никогда не надевала, крем от солнца «Нивея» (им она то и дело натиралась) и бледно-розовая купальная шапочка, приобретенная у парикмахера Флатроса. Проведя едва ли не полдня на пляже и решив наконец искупаться, мама надевала эту шапочку, тщательно убирая под нее волосы, чтобы им не повредила морская вода.
Когда мы возвращались из гавани домой, мама клала пакеты с покупками на противоположное сиденье фаэтона, а я садилась рядом с ней и ждала, чтобы она положила руку мне на плечо (и напоминала об этом, если она забудет). Пока фаэтон взбирался по Стамбульскому проспекту, мама порой доставала курабье, купленное в кондитерской Зофири, ломала его надвое, и мы ели печенье, глядя в окошко на газетные киоски, кафе, представительства пароходных компаний и прогуливающихся по тротуарам горожан. Помимо всего прочего, я люблю Мингер и за то, что там женщины-мусульманки могут без сопровождения мужчин садиться в фаэтон (а в наше время – в такси) и у всех на виду, не стесняясь, есть курабье.
Когда фаэтон, одолев подъем, сворачивал направо, на обрамленный пальмами и соснами проспект Командующего Камиля, где находились многие государственные учреждения, мы никогда не смотрели в сторону мингерского Кадастрового управления и Министерства юстиции, где мать и отец в первые годы жизни на острове потеряли много времени, но не добились ничего, кроме разочарования.
Здесь я должна признаться, что мамин интерес к Мингеру объяснялся не только искренней к нему любовью, но и несколько более приземленными расчетами. На руках у родителей были документы (в том числе снабженные картами и планами), которые подтверждали право собственности на крупные земельные участки, принадлежавшие доктору Нури и Пакизе-султан. Это были либо дарственные (из тех, что раздавали высокопоставленным государственным служащим в качестве джулусийе после провозглашения Независимости) с подписью Командующего, либо заверенные государственной печатью и подписью королевы Пакизе свидетельства о передаче определенных земель в собственность последней, дабы она могла получать с них приличествующий ее положению доход (задумка чиновников того времени).
