Этот путь я любила больше, потому что на набережной мама позволяла мне минут десять разглядывать стоящие у причалов и на якоре в открытом море корабли, читать их названия и предаваться мечтам, а домой мы возвращались на фаэтоне. Иногда мне хотелось сбежать к самой воде, туда, где рядом с кафе у Новой пристани вытаскивали на берег лодки, и окунуть руки в море, но мама всегда говорила: «Осторожно, намочишь туфли!» А туфельки мои и чулочки, а также жакет и юбка, которые я надевала в школу, и вообще все мои вещи были отменного, европейского качества. Еще в дошкольном возрасте я понимала, что мама одевает меня лучше, чем другие матери – своих детей, и догадывалась, что это связано с ее представлениями о том, что мы не простые люди, ибо принадлежим к Османской династии.
В детстве, как и сейчас, я любила гулять по многолюдной набережной, ощущая тревогу опаздывающих на пароход, радость выходящих из здания таможни и величественное присутствие Белой горы, чья тень закрывала собой весь залив. Как и все мингерские дети, я боялась крепости; воображение рисовало мне ее жуткие камеры и сидящих там бандитов и убийц. Подобно большинству мингерцев, которые знают о крепости только то, что там темно и страшно, а о прочем думать избегают, я смогла попасть в нее лишь однажды, и очень ненадолго. Куда больше самой крепости мне нравилось ее отражение в тихих водах залива.
Хотя мама считала должным вести себя как подобает принцессе, на обратном пути, садясь в фаэтон, она каждый раз спрашивала по-мингерски (хотя все извозчики худо-бедно могли изъясняться по-турецки), сколько будет стоить поездка до Филизлера. Если цена казалась ей приемлемой, она молча кивала, но, если извозчик просил слишком много, мама (опять-таки по-мингерски) напоминала, сколько ему причитается по тарифу. Некоторые бесстыжие извозчики принимались спорить, но большинство сразу соглашались на тарифную плату.
Начиная с 1990-х годов летом в Арказе житья не стало от туристских толп, но тридцатью годами ранее ничего подобного не было, и извозчики, по маминому выражению, еще «не избаловались», а запах конского навоза, особенно резкий вокруг стоянок фаэтонов, даже нравился большинству мингерцев, пусть они и не говорили об этом вслух. (Оказавшись за границей, жители острова начинали по нему скучать.) Туристам фаэтоны пришлись по вкусу, но убирать за лошадьми было непросто, а извозчики, которых развелось великое множество, не желали подчиняться никаким правилам, так что в 2008 году правительство приняло решение запретить в Арказе конные экипажи.
Дома мы с мамой говорили по-турецки. Отец и мама разговаривали между собой по-английски, но случалось это нечасто, поскольку отец бо́льшую часть времени проводил в Лондоне или еще где-нибудь. Со служанками, садовниками и сторожами мы объяснялись на мингерском языке (только с одним из сторожей – на турецком). Мама самоучкой овладела мингерским, с грехом пополам болтала на нем и я (дома со служанками и в лавках). Но мама хотела, чтобы дочь выучила язык как следует и, когда мне было четыре года, купила мингерский букварь и «Книгу Зейнеп», научила меня читать и писать и старалась пополнить мой запас мингерских слов.
В пятилетнем возрасте у меня появилась подружка-ровесница по имени Рина. Она прекрасно знала мингерский и была «из хорошей семьи» (иначе мама не одобрила бы нашей дружбы). Мы играли вместе и ходили друг к другу в гости. Однако вскоре мое обучение разговорному мингерскому языку застопорилось, поскольку маму (вполне справедливо) встревожило, что Рина расспрашивает меня об отце: кем он работает, не шпион ли, где стоит его письменный стол и заперты ли его ящики на ключ. Подозрения в шпионаже были вызваны тем, что деловые начинания отца на острове успеха не имели. Дохода не приносили ни магазин на Стамбульском проспекте, где продавались галантерейные товары, мебель и бытовая техника (именно отец первым привез на остров английские холодильники), ни фирма, занимавшаяся экспортом розовой воды (добиваясь разрешения на ее создание, отец немало времени убил в мингерских государственных учреждениях). Кроме всего прочего, отец был британским подданным и явился на остров, когда Великобритания вывела оттуда свои войска.
