Видя подпись основателя государства и одну из первых государственных печатей, мингерские бюрократы, начальники управлений, судьи и министры с величайшим почтением прикасались к документам и ни в коем случае не оспаривали их подлинность и юридическую силу. Однако, для того чтобы мама и некоторые родственники, оформившие доверенность на ее имя, на деле смогли вступить во владение земельными участками, получили право продавать их или селиться на них, сначала подлинность документов должен был удостоверить суд. Далее решение суда направлялось в различные кадастровые управления, в чьем ведении находилась земля, а те должны были дать ответ, не перешла ли она в распоряжение других лиц.
В большинстве случаев так и было, и тогда надлежало подавать в суды соответствующих городов иски к нынешним (а зачастую и к предыдущим) хозяевам. Хозяева же эти, которые сорок лет назад завладели участками в борьбе с другими претендентами, после чего получили право собственности на них в результате земельной амнистии, успели построить там дома и облагородили местность. И они никак не могли смириться с тем, что их земля им не принадлежит потому лишь, что великий Командующий в дни создания мингерского государства подарил ее каким-то людям, даже не знавшим мингерского языка. Нынешние владельцы отчаянно отстаивали свои права в суде, и процесс мог длиться годами, не приводя ни к какому результату.
Иногда, для того чтобы начать процесс, требовалось доказать, что истец действительно является наследником лица, указанного в дарственной. И сделать это надлежало не в суде той страны, гражданином которой являлся истец, а либо в мингерском посольстве (что было очень сложно и занимало много времени), либо же в мингерском суде, лично явившись на остров.
«Власти Турецкой Республики запретили османским принцам и принцессам въезжать на территорию страны, так что их имущество было легко тайком присвоить», – сказал однажды мой двоюродный дед, шехзаде Сулейман-эфенди, беседуя в Ницце с моей бабушкой (а та передала его слова моей маме). Сулейман-эфенди хорошо изучил этот вопрос, «скормив» немало денег адвокатам, представлявшим его в стамбульских судах. «Однако на Мингере не было других представителей династии, кроме нашей матери Пакизе-султан, и там просто забыли запретить ее потомкам возвращаться на остров. Твоя дочь должна этим воспользоваться!»
Когда отец наведывался на остров, они с мамой немало говорили и спорили о том, как «воспользоваться» упущением властей через пятьдесят лет после Мингерской революции. Я, будучи ребенком, ничего не понимала в этих спорах и очень их не любила, потому что кончались они обычно ссорой родителей. По этой причине вопрос «о тех землях» меня нисколько не интересовал, пока мне не исполнилось тридцать.
Иногда я говорю себе, что лучше бы и дальше не лезла в эти дела, поскольку люди, неспособные понять мой горячий интерес к истории и культуре Мингера, мою искреннюю любовь к острову, утверждают, будто я приезжаю в Арказ только для того, чтобы завладеть теми земельными участками.
Я была твердо настроена избегать в этой книге полемических замечаний личного характера, но теперь хочу открыть читателям одно из самых больших несчастий моей жизни. Двадцать один год, с 1984 по 2005 год, мне был запрещен въезд на Мингер. Посольство в Лондоне не стало продлевать мингерский паспорт, положенный мне как уроженке острова. В том же посольстве отказались ставить визу в другие мои паспорта, английский и французский. Двадцать один год я была лишена возможности бывать на острове, дышать его воздухом, ходить с мужем и детьми на его пляжи, бродить по арказским улочкам и, разумеется, работать в мингерских государственных архивах.
Мне было очень тяжело и больно. Мои друзья, разбирающиеся в такого рода делах и имеющие знакомых в мингерских спецслужбах, уверяли, что я наказана за публикацию упомянутой выше книги. А еще за то, что подписывала открытые письма против военного режима, установившегося на острове в 1980-е годы, и осуждала аресты представителей интеллигенции и оппозиции (как левой, так и клерикальной). Что уж говорить про мои статьи, посвященные истории тюрьмы в Арказской крепости, которые были признаны оскорбительными для мингерской нации.
