За следующие пять лет (с 1909 по 1913-й) Пакизе-султан отправила сестре одиннадцать коротких писем, в которых говорилось по большей части одно и то же: у них с мужем и детьми все хорошо, доктор Нури много работает, а она сама занята домашними делами и чтением романов. Судя по некоторым вопросам, Пакизе-султан была не очень-то хорошо осведомлена о том, что в эти годы происходило в Стамбуле и на Мингере.
Мы же вкратце расскажем о событиях тех пяти лет, опираясь на другие источники.
История последних десяти лет существования Османской империи – это повесть о том, как государство, созданное предками Пакизе-султан, с поразительной скоростью теряло страны, земли и острова, обозначенные на большой карте, что висела в кают-компании парохода «Азизийе».
После свержения Абдул-Хамида самым употребительным в Стамбуле стало слово «свобода». Воспользовавшись этой свободой, Хатидже-султан первым делом развелась с мужем, которого ей подыскал дядя (тем самым чтецом, что подготовил для свояченицы Пакизе-султан список любимых Абдул-Хамидом детективных романов), выплатив ему весьма щедрые «отступные».
Через пятьдесят лет писатель консервативных взглядов Нахид Сырры Орик[170], автор серии статей для журнала «Мир истории», намекнет, ссылаясь на ходившие в близких к дворцу кругах и слышанные им от отца сплетни о семье Мурада V, что долгожданная свобода не принесла счастья ни сыну, ни дочерям покойного узника дворца Чыраган. (О Пакизе-султан, впрочем, он не пишет ни слова.)
Орик рассказывает, что шехзаде Мехмед Селахаддин, покинув дворец после двадцати восьми лет заключения, целыми днями бродил по улицам, набережным и мостам Стамбула, ездил на пассажирских пароходах по Босфору и учтиво представлялся каждому встречному, в том числе и тринадцатилетнему Нахиду Сырры. Шехзаде был увлечен мыслью написать и поставить на сцене пьесу о злоключениях своего свергнутого с трона отца. Кроме того, как пишет любитель порочащих слухов Орик, полупомешанный, но очень умный и хорошо образованный шехзаде обращался к султану Решаду с просьбой вернуть ему (только ему, не сестрам) некоторые доходы, недополученные в свое время его покойным отцом. Однако даже глуповатый султан не принял племянника всерьез.
Свобода проявилась прежде всего в разнообразии и изобилии газет, журналов и книг. Именно тогда стамбульцы узнали, что некоторые французские романы, читанные ими «в период абсолютизма», были переведены для Абдул-Хамида. Тогда же на отдельных переизданиях стала появляться соответствующая пометка, но в широкую практику это вошло после установления Республики.
Автор этой книги не может не задаться вопросом: почему, несмотря на свободу, некоторые романы продолжали печатать в цензурированном виде? Причин, по нашему мнению, было три. Во-первых, издатели поддались лени. Во-вторых, за минувшие годы переводчик мог отойти от дел, а рукопись перевода – потеряться. В-третьих же, некоторые фрагменты, вызывавшие неудовольствие Абдул-Хамида, такие, например, где содержались критические высказывания в адрес ислама или турок, не могли понравиться и новым правителям. Прибавим, что обычай с негласного одобрения властей убивать на улицах журналистов и писателей, не изжитый в Стамбуле и по сей день, возник именно тогда, сто с лишним лет назад, с приходом так называемой свободы.
Конец Османской империи приблизила война, объявленная ей в 1911 году Италией, которая желала с одобрения Англии и Франции прибрать к рукам Ливию. (Подобно Абдул-Хамиду, младотурецкое правительство согласно было сдать Ливию без боя, лишь бы над ней по-прежнему развевался флаг империи.) В ходе войны итальянцы, чей флот в семь-восемь раз превосходил мощью османский, оккупировали Родос и еще двадцать с лишним крупных и мелких островов, известных на Западе как архипелаг Додеканес. Самое отчаянное сопротивление оказал гарнизон Родоса. Что же касается Мингера, то он, благодаря действиям прозорливого президента Мазхара, который смог удачно распорядиться имевшимися у него на руках картами, без единого выстрела обрел новый статус, гарантирующий его Независимость.
