Год спустя Хатидже-султан оказалась замешанной в одном крайне неприятном скандале, после чего Пакизе-султан почувствовала себя еще более одинокой в своем Гонконге. Сестрица Хатидже вступила в любовную связь с мужем Наиме-султан, любимой дочери Абдул-Хамида (то есть своей кузины), молодым красавцем Мехмедом Кемаледдином-пашой, сыном героя войны с Россией Гази Османа-паши. Письма, которыми обменивались влюбленные через стену, разделяющую их ялы в Ортакёе, попали в руки Абдул-Хамида. Султан немедленно развел дамата Кемаледдина-пашу со своей дочерью, понизил его в звании и сослал в Бурсу. (Поскольку это событие имело громкий политический резонанс, о нем даже писала «Нью-Йорк таймс», а Пьер Лоти[163] поведал в одном из своих романов.)
Слухи о любви Хатидже-султан и ее соперничестве с кузиной Наиме, которую злые языки, не стесняясь, называли «дурнушкой» и «горбуньей», быстро распространились по Стамбулу, гораздо более «закрытому», чем сейчас. Конечно, жизнь под домашним арестом в Бурсе была гораздо менее суровым наказанием, чем тюремное заключение в Таифе, где погиб Мидхат-паша, в Синопе или на Мингере. Хатидже-султан, к которой Абдул-Хамид питал особую привязанность еще с ее детских лет, он наказывать не стал, однако на некоторое время установил за ней строгую слежку. В этот период ей стало сложнее получать письма и откликаться на них.
Пакизе-султан узнала о скандале не от сестры, а от других людей. После установления Республики в стамбульских газетах писали, что любовные письма Хатидже-султан попали к Абдул-Хамиду не без ее участия, что ей хотелось тем самым причинить дяде боль, отомстив ему за отца. Тогда же в печати мелькали утверждения, будто Хатидже-султан передавала поварам (переселенцам из Румелии), работавшим на кухне соседнего ялы, мышьяк, который приобретался небольшими дозами в разных аптеках, чтобы те отравили ее кузину и она могла бы сочетаться браком с ее мужем. Должно быть, в те дни султан Абдул-Хамид вновь вспомнил о «не оставляющем следов крысином яде».
К тому времени Пакизе-султан уже твердо знала, что лишь прощение дяди позволит ей вернуться в Стамбул. Но, как она позже посетует в одном из писем, между ней и сестрой, увы, была большая разница: с Хатидже-султан Абдул-Хамид познакомился, когда не был еще ни султаном, ни даже наследником престола. После смерти любимой дочери Ульвийе-султан Абдул-Хамид находил утешение, играя с малышкой старшего брата. А вот Пакизе-султан родилась уже после водворения Мурада V во дворец Чыраган и потому в детстве ни разу даже не видела своего дядю, не говоря уже о том, чтобы играть с ним или сидеть у него на коленях.
В августе 1904 года Пакизе-султан получила от сестры известие о смерти отца. Много месяцев после этого она непрестанно грустила и вспоминала его: как он читал книги, какое сосредоточенное выражение появлялось на его лице, когда он играл на фортепиано или сочинял музыку, его запах. В следующие два года она стала реже слать письма сестре, не в последнюю очередь из-за овладевшей ею печали (однажды она написала: «Без нашего дорогого отца Стамбул уже никогда не будет прежним»). Другая же причина заключалась в том, что в 1904 году у Пакизе-султан родилась дочь Мелике (моя бабушка) и прабабка была очень занята. Поэтому о дальнейших событиях мы будем повествовать, опираясь не на ее письма, а на архивные материалы и воспоминания.
Но сначала расскажем о похоронах несчастного Мурада V.
Может быть, похороны отца Пакизе-султан, двадцать восемь лет проведшего в заключении, – самое печальное из событий, о которых рассказывает эта книга. Здесь я хочу оставить тон объективного историка и заговорить языком чувствительного романиста, ведь покойный был моим предком, отцом моей прабабушки. Прискорбный конец очень короткого правления Мурада V, по сути дела, привел к тому, что преобразования, замысленные лучшими людьми империи (европеизация, введение конституции, парламента и гражданских свобод) и необходимые для выживания Османской империи, были отложены на тридцать два года и после запоздалого воплощения в жизнь оказались уже бесполезны.
