Двадцать первого июля 1905 года, когда Абдул-Хамид после участия в пятничном намазе вышел из мечети Йылдыз, в поставленной на его обычном пути карете сработала мощная часовая бомба; грохот был слышен во всем Стамбуле и даже в Ускюдаре. Сам султан не пострадал – он задержался, беседуя с шейх-уль-исламом, который обратился к нему с каким-то вопросом. Погибли двадцать шесть человек, в том числе и кучер кареты, в которую была заложена бомба. Множество зевак, каждую пятницу приходивших посмотреть на султана, и иностранных дипломатов было ранено.
Не прошло и недели, как полиция и заплечных дел мастера выяснили, что покушение организовано армянскими революционерами, которые уже давно наладили производство взрывчатых веществ во Франции и Болгарии. Вскоре был схвачен и посажен в тюрьму бельгийский авантюрист Эдвард Жорис, некоторое время хранивший бомбу у себя дома. Этот анархист-романтик работал в первом представительстве фирмы «Зингер», незадолго до того открывшемся на главном проспекте Бейоглу, и был автором успешных коммерческих проектов, благодаря которым швейные машинки этой фирмы добрались до самых отдаленных горных деревушек Османской империи. Его приговорили к смертной казни, однако под давлением бельгийского короля султан так и не распорядился привести приговор в исполнение. Просидев два года в тюрьме, Эдвард Жорис был помилован и вернулся в Европу, где стал шпионом Абдул-Хамида.
Когда я писала последние страницы этой книги, меня не покидало ощущение, будто многие события политической истории Османской империи после 1901 года несут на себе отпечаток Мингерской революции, словно она была взята за образец. Может быть, дело в том, что я слишком глубоко погрузилась в богатую историю нашего маленького острова и теперь везде и во всем вижу сходство с Мингером.
После того как английские, французские и русские корабли ушли от острова, а ни одна держава так и не признала его Независимости, Абдул-Хамиду уже ничто не мешало при желании приказать, чтобы броненосец «Махмудийе» подверг артиллерийскому обстрелу весь Арказ вместе с гарнизоном и Домом правительства, как англичане поступили с Александрией. Однако этого он не сделал.
На бумаге Мингер оставался османским вилайетом, и, скажем, французы могли высадить на него десант, только сговорившись предварительно с англичанами и будучи готовыми к вооруженному конфликту с Османской империей. Ни у Абдул-Хамида, ни у командования османского флота не было особого желания бомбардировать остров, высаживать войска и утверждать власть нового губернатора. Любое сопротивление, с которым османская армия столкнулась бы на Мингере, вполне могло повлечь за собой оккупацию острова великими державами под предлогом защиты христиан или, как это произошло с Кипром, его присвоение англичанами.
Сохранению Независимости Мингера после завершения блокады послужила также внешняя политика президента Мазхара, целью которой было наладить хорошие отношения со всеми государствами, имеющими интересы в регионе, в том числе и с Османской империей. Сыграла свою роль и реформа Карантинного отряда, превратившая его в современную армию. Была введена всеобщая двухгодичная воинская служба, и за четыре года под ружье поставили две тысячи пятьсот новобранцев. Боевой дух эта армия, состоявшая из греков и мусульман, говоривших дома по-мингерски и искренне преданных новому государству, черпала, разумеется, в исполненном романтики, могучем мингерском патриотизме Командующего Камиля, который Мазхар-эфенди насаждал на острове, очень творчески подходя к делу.
Двадцать восьмое июня – день, когда колагасы провозгласил с балкона резиденции губернатора Мингерскую революцию, – был объявлен Днем независимости (и выходным). Каждый год празднование начиналось с того, что солдаты Карантинного отряда в исторических фуражках телеграфистов и с почтовыми сумками на плечах строем шли из гарнизона вниз, к Мингерской площади, распевая марш «Командующий с нами!» и другие новые мингерские марши. В течение часа по площади проходила вся мингерская армия, а с балкона Дома правительства их приветствовал президент Мазхар (стоя на невидимом снизу высоком стуле). Затем начиналось долгожданное и любимое всеми (в том числе западной прессой) представление лицеистов и лицеисток, которое, по мнению ученых-культурологов, в наши дни является уже не только частью празднования Дня независимости, но и важной составляющей мингерского национального самосознания.
