Шестого декабря бывший глава Надзорного управления Мазхар-эфенди объявил себя новым главой государства, о чем артиллеристы сержанта Садри известили народ двадцатью пятью выстрелами из пушки. На следующий день на Мингерской площади (бывшей площади Вилайет) состоялось самое зрелищное и хорошо организованное политическое действо из всех, что имели место на острове. Восторженная семитысячная толпа наблюдала за парадом лицеистов, которые махали президенту маленькими флажками, затем нового главу государства приветствовали мингерские торговцы, ремесленники и блестяще вымуштрованные солдаты Карантинного отряда, а молодые крестьянки из горных деревень, одетые в фольклорные костюмы, танцевали под народную музыку. Обратившись к народу с балкона Дома правительства, президент Мазхар заявил, что традициям и характеру мингерской нации наилучшим образом соответствует республиканское государственное устройство, которое невозможно без Свободы, и что все собравшиеся на Мингерской площади должны быть воодушевлены единой целью – защитить свою Свободу.
В те годы во многих странах мира нередко случалось, что военные в союзе с государственным аппаратом, свергнув короля или королеву, провозглашали республику, но мало какой переворот происходил столь же тихо и бескровно. Желая придать событию драматизма, патриотически настроенные мингерские историки, попавшие под влияние Маркса, объявили переход власти от королевы к новому президенту «буржуазно-демократической революцией». Однако можно со всей уверенностью утверждать, что чего-чего, а «демократии» при президенте Мазхаре точно не было.
Придя к власти, новый глава государства с искренним увлечением продолжил реформы в националистическом духе, начатые покойным Командующим Камилем. В первый же месяц его правления была создана комиссия из археолога Селима Сахира и нескольких учителей мусульманских и греческих школ, разработавшая мингерский алфавит, которому сразу же стали обучать школьников. Любой документ, написанный буквами этого алфавита, во всех министерствах принимался к рассмотрению в первую очередь, – правда, составить подобную бумагу было очень сложно. Если новорожденному давали какое-нибудь из нравившихся Командующему мингерских имен, Управление записи актов гражданского состояния немедленно вносило его в свои книги, а родителям, предпочитающим греческие или турецкие имена, чинило всяческие препятствия. Президент Мазхар распорядился, чтобы названия всех лавок и магазинов были написаны на фасадах новыми буквами.
Против этих реформ великие державы и Греция не возражали, однако выразили протест, когда президент принял жесткие меры по отношению к греческим интеллигентам. В короткий промежуток времени около сорока просвещенных представителей греческой общины и двенадцать мусульман, говоривших дома по-турецки и имевших библиотеки (то есть практически все, что были), оказались в крепости по обвинению в национализме.
Одновременно со всеми этими усилиями по мингеризации были отпечатаны тысячи портретов Командующего Камиля и Зейнеп, которые с великим энтузиазмом развешивали по всей стране. Одной из основных тем, изучаемых в начальных и средних школах, стала история их знакомства и любви, которая, несмотря на все трудности, увенчалась свадьбой, – а свел их вместе мингерский язык. Напечатанная на мингерском «Книга Зейнеп» пользовалась большим успехом у школьников.
Пока шла вся эта работа на культурном и политическом фронте, президент Мазхар отнюдь не старался предать забвению период правления королевы Пакизе, – напротив, она заняла заслуженное, почетное, хотя и скромное, место в мингерских учебниках истории. Даже в наши дни каждый мингерец гордится тем, что дочь султана, пусть и короткое время, была «королевой» острова и принимала участие в борьбе за его Свободу и Независимость.
Вскоре после того, как Пакизе-султан потеряла трон – подобно отцу, в результате верхушечного переворота, – низвергнутая королева, сидя у окна с видом на море, написала старшей сестре очень грустное письмо. В нем она сначала напоминает Хатидже-султан, что их отец Мурад V правил девяносто три дня, а она, Пакизе, – сто один день (с 17 августа по 4 декабря 1901 года), и прибавляет, что ей очень хотелось бы узнать, известно ли отцу о том, что его дочь была королевой. В конце Пакизе-султан признаётся, что сильно соскучилась по отцу и сестрам. В Гонконге, где она вела ту жизнь, какая ей нравилась, и могла свободно гулять по улицам, принцесса, казалось бы, должна была обрести счастье, однако тоска по семье, по Стамбулу, увы, ей в этом препятствовала. Тоску удавалось одолеть только с помощью писем.
