Ну что ж, ладно, зови его.
Руфий. Эй! Пропустите! … Иди сюда!
Входит Потин и недоверчиво останавливается между ними, переводя взгляд с одного на другого.
Цезарь. А, Потин! Милости просим! Что у тебя новенького?
Потин. Цезарь, я пришел предупредить тебя об опасности и кое-что предложить.
Цезарь. Какая там опасность! Давай предложение.
Руфий. Какое там предложение? Давай про опасность!
Потин. Цезарь, ты думаешь, что Клеопатра тебе предана?
Цезарь(серьезно). Друг мой, я сам знаю, что я думаю. Ну, предлагай.
Потин. Я буду краток. Не знаю, какие неведомые боги помогают тебе. Ты удерживаешь дворец и полоску берега против целой армии и всего народа. С тех пор, как мы отрезали тебя от озера, и ты вырыл колодцы в солончаках и стал доставать из них пресную воду, мы поняли, что боги твои непобедимы, и сам ты – великий кудесник. Я тебе больше не угрожаю.
Руфий. До чего благородно с твоей стороны!
Потин. Хорошо. Как скажешь. Наши боги послали северо-западный ветер, чтобы ты остался у нас в руках, но ты оказался сильнее их.
Цезарь(мягко побуждая его перейти к делу). Да, да, мой друг. Но что же дальше?
Руфий. Выкладывай. Зачем пришел?
Потин. У тебя в лагере измена. Клеопатра…
Дворецкий(объявляет). Царица! (Цезарь и Руфий встают.)
Руфий(Потину, вполголоса). Болван! Быстрее надо излагать!
В пролете между колоннами появляется пышно наряженная Клеопатра. Она проходит мимо статуи Ра, мимо стола и останавливается перед Цезарем. За ней идут придворные дамы во главе с Фтататитой. Цезарь предлагает Клеопатре место, и она садится.
Клеопатра(заметив Потина, живо). Что он тут делает?
Цезарь(усевшись рядом с ней, в наилучшем расположении духа). Он как раз собирается мне что-то о тебе рассказать. Сейчас услышишь. Продолжай, Потин.
Потин(в замешательстве). Цезарь… (Умолкает.)
Цезарь. Ну, договаривай.
Потин. То, что я хотел сказать, предназначено для твоих ушей, а не для ушей царицы.
Клеопатра(со сдержанным бешенством). У нас есть способ заставить тебя говорить. Берегись!
Потин(с вызовом). Цезарь не применяет таких способов!
Цезарь. Друг мой, когда человеку нужно что-то сказать, трудность не в том, чтобы заставить его говорить, а в том, чтобы помешать ему говорить это слишком часто. Я отмечу мой день рождения тем, что отпущу тебя на свободу. Прощай. Думаю, что мы больше не увидимся.
Клеопатра(сердито). Цезарь, это милосердие нелепо.
Потин. Позволь поговорить с тобой наедине. От этого может зависеть твоя жизнь. (Цезарь величаво поднимается.)
Руфий(Потину, вполголоса). Осел! Теперь начнет витийствовать.
Цезарь(тоном оратора). Потин…
Руфий(перебивает его). Цезарь, обед простынет, если опять заведешь любимую проповедь о жизни и смерти.
Клеопатра(чинно). Руфий, помолчи. Я желаю слушать Цезаря.
Руфий(бесцеремонно). Царица – ты это уже слышала. И на прошлой неделе повторила Аполлодору, и он подумал, что это твои мысли. (Отбросив всю свою величавость, Цезарь садится и, явно забавляясь, лукаво поглядывает на разъяренную Клеопатру. Руфий кричит.) Стража! Выпустить пленного! Он свободен. (Потину.) Проваливай. Ты упустил свой шанс.
Потин(вспылив и забыв об осторожности). Я всё скажу!
Цезарь(Клеопатре). Видишь? Никакие пытки не выжали бы из него ни слова.
Потин. Цезарь, ты научил Клеопатру искусству римлян править миром.
Цезарь. Увы! Они не умеют управлять даже собой.
Потин. Неужели она тебя так опутала, что ты не видишь, как она ждет не дождется твоего отъезда, чтобы самой править Египтом!
Клеопатра(вставая). Лжешь!
Цезарь(с возмущением). Как? Ты позволяешь себе оправдываться?
Клеопатра(сдерживая ярость). Нет, я не стану оправдываться. Пусть говорит. (Снова садится.)
Потин. Клянусь! Это я слышал из ее собственных уст. Ты для нее всего лишь орудие. Ты должен сорвать венец с головы ее брата и надеть на ее голову. Отдать нас всех в ее руки – да и себя заодно. А затем Цезарь может отбыть в Рим. Или во врата смерти – оно и вернее, и ближе.
Цезарь(спокойно). Что ж, друг мой, разве это не в природе человеческой?
Потин(с удивлением). Как, ты оправдываешь измену?
Цезарь. Оправдываю? Ах ты, глупый египтянин, что тут можно осуждать? Разве я осуждаю ветер, когда он пронизывает меня до костей, или ночь, когда я спотыкаюсь во тьме? Разве можно осуждать молодость, которой мешают старики, или честолюбие, которому не дают дорогу? Ты бы еще мне донес, что завтра с утра встанет солнце!
