Придворный(с поклоном). Прошу римского военачальника подождать Цезаря здесь.
Раб ставит табурет у самой южной колонны и исчезает за занавеской. Руфий садится.
Руфий(отдуваясь). Ну и подъем! Интересно, какая тут высота?
Придворный. Мы на крыше дворца, о, любимец славы!
Руфий. Хорошо, что любимцу славы не надо подниматься еще выше.
С противоположной стороны, пятясь, появляется 2‑й придворный.
2‑й придворный. Дорогу Цезарю!
Входит Цезарь – только что из бани, в новой тунике пурпурного шелка, улыбающийся и праздничный. За ним два раба несут легкую кушетку, скорее даже – резную скамью. Ставят ее у самой северной из колонн с занавесями. После этого скрываются за занавесом, а за ними, с официальным поклоном, – оба придворных. Руфий встает навстречу Цезарю.
Цезарь. Руфий! (С восхищением разглядывает его наряд.) Новая золотая перевязь! Новая рукоятка у меча! И волосы подстрижены. Борода… не может быть! (Нюхает бороду Руфия.) Надушена, клянусь Юпитером Олимпийским.
Руфий(ворчливо). Думаешь, я это все для своего удовольствия?
Цезарь(любовно). Нет, сын мой, для моего, в честь моего дня рождения.
Руфий(презрительно). Твоего дня рождения! У тебя всегда день рождения, когда надо умаслить смазливую девчонку или задобрить посла! В прошлом году мы праздновали его семь раз.
Цезарь(виновато). Что правда, то правда. Никак не отучусь от мелкого вранья.
Руфий. Кто обедает с нами – кроме Клеопатры?
Цезарь. Сицилиец Аполлодор.
Руфий. Этот хлыщ!
Цезарь. Полно тебе. Этот хлыщ – забавный малый: историю расскажет, песенку споет, избавит нас от труда льстить царице. Что ему старые политики, казарменные бирюки вроде нас. Нет, Аполлодор хорош в компании, хорош.
Руфий. Ну да, немножко плавает, немножко фехтует, мог быть и хуже. Еще бы болтал поменьше.
Цезарь. Упаси его боги от этого! Ох, уж эта наша военная жизнь! Нудная, грубая жизнь, посвященная действию! Это самое плохое в нас, римлянах: вечно в трудах, в унылой работе – рой пчел, превратившихся в людей. Дай мне хорошего болтуна – остроумного, с воображением, чтобы умел жить, не заполняя всю свою жизнь работой!
Руфий. То-то ты будешь рад такому болтуну, когда кончится ужин. Ты заметил, что я пришел раньше срока?
Цезарь. Ага! Я подумал: это неспроста. В чем дело?
Руфий. Нас тут никто не услышит?
Цезарь. Если будем прятаться, нас захотят подслушивать. (Дважды хлопает в ладоши. Занавеси раздвигаются; за ними сад на крыше, с праздничным столом посередине, накрытом на четыре персоны: два прибора с торцов и два рядом. Со стороны Руфия и Цезаря стол уставлен золотыми сосудами для вина и чашами. Разодетый дворецкий руководит рабами, расставляющими еду. С обеих сторон сад окружен колоннадой; в глубине она образует просвет наподобие высоких ворот, за которыми открывается вид на западную часть неба. Посреди него на пьедестале высится статуя сидящего Ра с головой сокола, увенчанной солнечным диском и змеей. Алтарь у него в ногах – простой белый камень.) А теперь нас все видят, и подслушивать неинтересно. (Садится на скамью, принесенную двумя рабами.)
Руфий(сев на табурет). Потин хочет с тобой поговорить, советую его принять – тут среди женщин что-то затевается.
Цезарь. А кто такой Потин?
Руфий. Опекун царенка, рыжий евнух, которого ты держишь в плену.
Цезарь(недовольно). Как, он еще не сбежал?
Руфий. Нет.
Цезарь. Почему? (Величественно поднимаясь.) Вместо того, чтобы наблюдать за врагами, ты кого-то сторожишь. Сколько раз я говорил тебе: пленные пусть убегают! Если нет особого распоряжения. И без него слишком много ртов.
Руфий. А ты бы дал мне возможность его прикончить, и нам бы остался его паек. Он не желает бежать. Часовые трижды говорили ему, что насадят его на копье, если еще раз увидят. Что им еще остается? Но он предпочитает торчать здесь и шпионить за нами. Да и я поступил бы так же, столкнись я с полководцем, подверженным припадкам милосердия.
Цезарь(ему нечем возразить). Хм… А теперь он хочет видеть меня?
Руфий. Да.
Цезарь. И ты хочешь, чтобы я его принял?
Руфий. Я ничего не хочу. Не сваливай на меня. Поступай, как знаешь.
Цезарь(с таким видом, будто делает это только ради Руфия).
