Вдруг опять послышался гул самолета. Люди еще не пресытились видом «железных демонов», они останавливались посреди дороги, задрав голову, и глазели, пока шея не онемеет, и, даже когда головы опускались, рты еще долго оставались разинутыми… Оцепенев от изумления, они следили за черной точкой в небе. С южной стороны города донесся приглушенный взрыв — один, другой… В чистой голубизне неба стали расплываться белые пятна — следы разрывов зенитных снарядов. Все в городе побросали дела, высыпали на улицу. Что произошло? Никто не знал.
— Бомбы бросают?!
— Нет, братец, это наша артиллерия… Бомбы ведь не в небе рвутся!
Автобусное движение прекратилось. Зато сверкающие лаком, новые легковые машины набирали скорость. Полицейские на перекрестках покинули свои посты. Народ был в полной растерянности, никто не понимал, что происходит, в чем дело. Этот и тысячи других вопросов задавали себе люди по всей стране. Но никто не мог ответить на них. А все невежество — оно приводит людей к рабству, к трусости! Жизнь будто остановилась: учреждения, лавки и магазины, школы были брошены, люди молча созерцали небо.
Прошло несколько минут, прежде чем дымные клубы разрывов расплылись, соединились друг с другом, отяжелели и, как ночной кошмар, опустились на город, на головы горожан. И тогда все побежали.
Бежали офицеры, подобрав блестящие сабли на длинных перевязях, чтобы они не болтались под ногами. С криком бежали женщины — их толкали со всех сторон, оттесняли назад. Учебные заведения закрылись. В мгновение ока опустились железные шторы магазинов — и вот уже на главных улицах не осталось ни души. Одни солдаты в нижних рубашках, которым и бежать-то было некуда[33]. Они шагали молча, равнодушно, опустив головы, словно бараны, волоча за собой пустые, грохочущие бидоны — чемоданы бедняков.
Страх и волнение, подобно селю, шумному бурлящему потоку, неслись через город к базару, сея плач, стоны и смятение. Вот волны захлестнули и базар, прокатились по головам, все перевертывая на своем пути, словно тяжелые камни в стремнине, и умчались дальше, оставив позади себя тишину, мертвое молчание. Только слышалось издали громыхание жестяных баулов бездомных солдат. С запоздалым скрежетом полетели вниз железные ставни на лавках, и базар после приступа лихорадочной суматохи и суеты перестал дышать — все ушли.
Неожиданно своды первого базарного купола[34] заполнились гулким эхом: размеренно и ровно шагал взвод солдат. Впереди, положив руку на щеголеватую кобуру револьвера, шел тучный генерал, за ним — рядовые с новенькими, не стрелявшими еще винтовками; закинув винтовку за плечо, они печатали шаг. Базар был пуст.
Кроме взвода солдат единственным живым существом там был образцовый полицейский, который не оставил своего поста возле ювелирных рядов. Генерал остановился перед ним — полицейский вытянулся в струнку, сержант скомандовал взводу: «Стой!», и его превосходительство начал:
— Ах ты сучья морда, ублюдок поганый!! Как ты допустил, что все лавки закрыли?..
— Ва… ва… ваше превосходительство, я не виноват!..
Но не только базар — опустел весь город. Люди, убогий кругозор которых был ограничен четырьмя стенами их дома или лавки, вообразили, что все раздоры, весь переполох — из-за их драного одеяла. Не мудрено, что они потеряли голову, от страха не могли руки от ног отличить.
Смятение и ужас неслись по городку к югу. Но тут прошел слух, что бомбят городские окраины — кирпичные заводы. Люди совсем растерялись — куда же бежать?!
Буря страха бушевала во всех кварталах города. Двери домов были заперты, окна наглухо закрыты и занавешены. Большинство горожан вообще не понимали, как бороться с этой таинственной опасностью. Правда, с месяц назад правительство распространило листовки о мерах противовоздушной обороны, но где найти таких грамотеев, чтобы эти листовки читали? А кому хватало грамоты, у тех не было ни времени, ни желания заниматься подобными делами. Они вообще никак не реагировали на всю эту суматоху, молчали, будто лишились языка, будто их громом поразило.
Волны страха докатились и до нашей бани. Так пришел тот «третий раз», который поминали собравшиеся там женщины, пока, намыливая себе головы и спины, чесали языки.
