Моя болезнь заставила всю семью пройти огонь, воду и медные трубы. И хотя моей трубой был Марианский желоб, родителям тоже не позавидуешь. Я никогда не забуду того, как они каждый день приходили в больницу, даже когда я явно витал в других мирах. Никогда не забуду, как сестра держала меня за руку и пыталась понять, каково там, где я сейчас.
Внутренняя дверь захлопывается у нас за спиной. Я задерживаю дыхание. Потом открывается выход, и я снова становлюсь частью разумного мира.
Час спустя, устроив безумно-упаднический пир и объевшись мороженым до отвала, мы подъезжаем к дому и с дальнего конца улицы замечаем шарик Маккензи. Он привязан к почтовому ящику и лениво раскачивается от легкого ветерка. Увидев, что это, я хохочу во все горло.
– Где ты только раскопала надувной мозг?
– В сети, – хмыкает сестра. – А еще там были печень и почки.
Я крепко обнимаю ее.
– Лучший в мире шарик!
Мы выходим из машины, и, с разрешения Маккензи, я отвязываю наполненный гелием мозг, выпускаю его и смотрю, как он исчезает в небе.
Девять недель. Вот сколько я провел в больнице. Я специально заглядываю в висящий на кухне календарь, потому что мне кажется, что это длилось куда дольше.
Уже настали летние каникулы, но я бы в любом случае не смог усидеть в классе и сосредоточиться на уроке. Мои концентрация и желание получать знания сейчас примерно как у морского огурца. Отчасти виновата болезнь, отчасти – лекарства. Говорят, постепенно станет получше. Я заставляю себя в это верить. «И это пройдет».
Моя судьба с осени подвешена в воздухе. Я могу сидеть дома до января и перепройти второе полугодие десятого класса. Я могу сменить школу и начать все заново. Я могу учиться дома, пока не догоню программу. Можно, в конце концов, просто перейти в сентябре в следующий класс, а программу нагнать на следующий год в летней школе. Даже в высшей математике меньше неизвестных, чем в моем образовании.
Мой врач советует не волноваться об этом. Мой новый врач – не Пуаро. Когда тебя выписывают, тебе нужен новый врач. Вот как это работает. Он нормальный парень. Проводит со мной больше времени, чем я ожидал. Прописывает мне лекарства. Я пью их. Ненавижу, но пью. Они отупляют, но не так, как раньше. Теперь в желе больше пузырьков воздуха.
Нового врача зовут доктор Фишель[27] – ему подходит, потому что лицом он немножко напоминает форель. Посмотрим, что из этого выйдет.
Мне снится сон. Мы с семьей идем по берегу моря. Где-то в Атлантик-сити или Санта-Монике. Маккензи тащит родителей к аттракционам – американские горки, гоночные машинки, все дела, – а я почему-то все время отстаю и не могу их догнать. Скоро они теряются в толпе. И тут я слышу голос:
– Эй, ты! Я тебя заждался!
Я оборачиваюсь на голос и вижу яхту. И не просто какое-то суденышко, а нечто королевских размеров. Нечто ярко-золотое с черными, как деготь, окнами. Там и джакузи, и бар, и команда, кажется, целиком состоящая из красоток в бикини. А у трапа стоит знакомая фигура. Да, он подстриг и уложил бороду и надел белый с золотом мундир. Но я все равно знаю, кто передо мной.
– Мы не можем отплыть без помощника капитана. А эту должность я приберег для тебя.
Я обнаруживаю, что уже наполовину поднялся по трапу, еще несколько шагов – и окажусь на яхте. Не помню, как я сюда попал.
– Я с радостью приму тебя на борт, – продолжает капитан.
– Куда плывем? – Мое любопытство сильнее, чем мне хотелось бы.
– Карибский риф, – отвечает он. – Тот, которого не видел еще никто из смертных. Ты ведь сдавал экзамен по дайвингу?
– Нет.
– Ничего, я сам у тебя его приму.
Он улыбается. Его здоровый глаз уставился на меня уже знакомым пристальным взглядом. Я так к нему привык, что мне даже почти нравится. На его втором глазу больше нет повязки, а вместо персиковой косточки вставлен блестящий на солнце бриллиант.
– Все на борт! – командует он.
Я медлю посреди трапа. Медлю. Еще медлю.
И отвечаю:
– Ну уж нет.
Он не пытается меня убедить, только с улыбкой кивает. А потом произносит тихим голосом, каким-то образом заглушающим гомон толпы на пристани:
