Аня, шатаясь, дошла до своей комнаты к повалилась на диван. Покоя… ради Бога, покоя!
— Аня, на тебя противно смотреть: вечно ты валя ешься.
Аня приподнимает голову и бессмысленно смотрит на мать.
— Лицо у тебя заспанное, глупое…
— Я только сейчас прилегла, мама. Тебе что-нибудь надо?
— Ничего мне не надо, но мне просто неприятно смотреть, как ты распустилась за последнее время.
Варвара Семеновна садится у стола.
Лицо ее бледное, желтое, измученное.
Сердце Ани сжимается мучительной жалостью, она берет руку матери и прижимается щекой к этой худой, горячей руке, но мать отдергивает руку:
— Какая у вас у всех скверная привычка подлизываться, когда вам начинают что-нибудь говорить, словно хотите заткнуть рот. Я пришла тебе сказать, что ты обленилась и распустилась… Раз ты взялась вести хозяйство, так делай это как следует. Я не понимаю, как можно целый день ничего не делать, ничем не интересоваться, ничем не заниматься. Читаешь вот такие глупости… — и Варвара Семеновна с презрением отталкивает лежащую на столе книгу Уэллса. — Все мы чем-нибудь заняты: сестры твои на курсах, брат в университете, ты одна болтаешься без дела…
— Мамочка, — вдруг совсем по-детски вырывается у Ани, — не брани меня, не сердись — поговори со мной о чем-нибудь ласково.
Варвара Семеновна удивленно взглядывает на дочь:
— Что это тебе вздумалось сентиментальничать? Ты всегда ко всем была равнодушна.
— Неужели, мама? Я, правда, не ласковая, но иногда мне так хочется приласкаться к тебе и приласкать тебя. Я только не умею, но если бы ты знала, мама, как я тебя люблю.
— Я никогда не требую поцелуев и слов; мне приятнее, чтобы мне доказывали любовь ко мне на деле, я желала бы видеть более внимания к моему комфорту, к моим привычкам. Я не могу этого требовать от других детей — они заняты, но ты, что ты делаешь? Целый день валяешься.
— Да, ты права, мама, я немного запустила хозяйство — я подтянусь, — говорит Аня спокойно.
Она смотрит в лицо матери: как она осунулась, постарела! Стала такая слабая и худенькая за последнее время.
— Мамочка, отчего ты не съездишь недельки на две к тете в деревню, ведь доктор советовал тебе.
— Какие глупости! — пожимает плечами Варвара Семеновна.
— Поезжай, мамочка, — ласково просит Аня.
Варвара Семеновна подозрительно взглядывает на дочь.
— Что это ты — точно меня выживаешь? — насмешливо говорит она, поднявшись со стула.
И Аня чувствует, что мать, измученная своими подозрениями, и ее считает своим врагом.
Она чувствует, что мать все бы простила отцу, только бы он вернулся к ней. — «Такая любовь все прощает, это та же самая любовь, как у отца, как у „того“, — чувственная любовь».
Только женщина никогда не сознается в этом. Никогда. Женщина придумает себе тысячу оправданий, чтобы доказать, что ее любовь — одна «душевная» склонность. Мужчина в такой любви сознается открыто. Женщина чище или стыдливее? Но что такое стыдливость?
Разве полная, ясная чистота может быть стыдлива?
Аня помнит, как бонна раз бранила двенадцатилетнюю Лиду. Это было в деревне, был жаркий день. Лида разделась и полезла купаться в речку вместе с деревенскими мальчишками, с которыми она играла. Аня помнит безмятежно чистый взгляд Лиды, которым она смотрела на возмущенную немку, совершенно не понимая, чего та так волнуется.
А теперь Лида стесняется надеть декольтированное платье…
Стыдливость — первое проявление порока, бесстыдство — последнее.
Однако как она теперь все это анализирует! Прежде такие вопросы казались ей глупыми и ненужными, но теперь она знает, как эта чувственность вертит людьми, как пешками. Сколько жизненных проблем она задает людям.
— Что с вами, Аня, отчего вы такая расстроенная? — спрашивает Григорьев.
— Не спрашивайте меня, — нервно отвечает Аня, — мало ли у меня причин быть расстроенной… Да еще вы! Вы звоните по телефону, не соображая, что я не могу отвечать вам.
— Простите, я не подумал…
Аня наливает себе чашку чая и подвигает тарелку с сэндвичами.
— Я страшно хочу есть… у нас дома сегодня никто не обедал, а я не могу обедать одна… скучно… За большим накрытым обеденным столом сидишь одна и смотришь на пустые приборы… Кстати, что за глупость пришла вам в голову — сделать мне предложение? Неужели вы вообразили, что я соглашусь на это?
