— Да уж лучше бы…
— Великолепно! Значит, я должен был давать вам читать «Розовую библиотеку», скрывать или искажать правду жизни, внушать моим дочерям, что идеал и назначение девушки — выйти замуж за солидного молодого человека, служащего начальником отделения; лучшее блаженство — детки, говорящие по-французски, кружок приличных знакомых… обстановочка… винт по тысячной? Скажи, это твой идеал? Этого ты хочешь для себя и твоих сестер?
— Отец, я не могу спорить с тобой: ты адвокат. Где же мне переговорить тебя, хотя бы я и считала себя правой, когда ты умеешь уверить двенадцать присяжных, что черное — бело и наоборот… Прекратим этот разговор.
— Манера твоей матери! Когда нечего возразить, говорят: прекратим этот разговор! И с каким видом оскорбленного достоинства это говорится! Ну, довольно. Я и так слишком долго слушал твои замечания и причитания!
Роман Филиппович опять заходил по комнате.
Аня сидит в креслах у постели матери с книгой в руках, но она не читает. Она глубоко задумалась. Лампа под зеленым абажуром освещает только нижнюю часть ее лица. Губы ее крепко сжаты — она думает.
Отец, конечно, успокоит мать, оправдается… выпутается… и мать опять поверит и опять она будет его любить по-прежнему и по-прежнему будет счастлива. А она, Аня, будет ли она опять покойна и счастлива? Нет.
Она любит отца, но уважение к нему исчезло, и ей это тяжело и больно.
Неужели все мужья таковы?
По рассказам отца, во всех знакомых семьях или муж обманывает жену, или жена мужа. Стоит выходить замуж!
Аня редко мечтала, но если мечтала, то не о себе. Лучшей мечтой ее было — идеальная жизнь всей семьи: сестры замужем за хорошими людьми, брат Петр окончил университет — защищает диссертацию, отец остепенился, Котик поправился… Мама — нет, пусть мама остается таким же ребенком, только немножко поласковей; Аня нянчит, воспитывает, учит всех своих многочисленных племянников, — все около нее, счастливые, дружные, довольные, нет ни лжи, ни обмана, ни притворства… Она, Аня, не выйдет замуж, зачем? И так будет хорошо…
А вдруг влюбишься… «охватит страсть», как говорят? Глупости, какая такая страсть — просто одно распущенное воображение и больше ничего.
Яркие полные губы Ани презрительно улыбаются.
— Можно к тебе, Варя? — и Роман Филиппович отворяет дверь в комнату жены.
— Входи! — слабо откликнулась Варвара Семеновна.
— Ты простудилась, Варя? — заботливо спрашивает Роман Филиппович, подходя к постели жены.
Аня не слышит дальнейшего разговора — она быстро выходит из комнаты.
В столовой стол уже накрыт.
Аня ходит по столовой и смотрит на часы: уже десять минут седьмого, «дети» сейчас влетят и подымут крик, надо велеть подавать, потому что неизвестно, сколько времени потребуется на объяснение матери с отцом, а «дети» голодны. Она звонит и велит подавать.
— А где же «предки»? — спрашивает Петя, первый влетая в столовую.
— Мама нездорова… папа сидит у нее — он будет обедать потом.
— Что, фатеру влетело? — смеясь, спрашивает Петя.
Аня чуть не роняет разливательную ложку:
— Что ты говоришь?
— Ну, ну, не смотри ты на меня с таким ужасом, точно я не знаю! Я все знаю. Ведь он теперь не стесняется — вчера в балете сидел с нею в ложе. Красивая, шельма!
— С кем? Что ты болтаешь?
— Да с испанкой Гуарра! Какие корзинищи он ей подносит, да еще…
— Я тебя попрошу замолчать, не смей говорить при сестрах, — дрожащим голосом говорит Аня, не смотря на входящих сестер.
— Пиши, пиши, Котик… Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и…
— Скажи, Аня, правда, что говорила Марина кухарке, что… папа кутит?
— Я не знаю, что говорила Марина, — строго замечает Аня, — стыдно подслушивать разговоры прислуги; «вольно и плавно мчит сквозь леса и горы»… написал?
Голос Ани слегка вздрагивает.
— Как он кутит — водку пьет?
— Какие ты говоришь глупости, никогда папа не кутит… «полные воды свои». Точка.
Она сидит спокойно, облокотившись на спинку стула.
Она старается казаться спокойной не одному Котику, а всем: матери, сестренкам, брату; а между тем сердце ее сжимается и жилы бьются в висках, ходит она в постоянном страхе вот уже больше недели.
