В конце концов, больше не находя предлогов откладывать пытку, на которую она вынужденно обрекала Клиффода, – а именно ради этого она медлила у окна, искала художника и даже неумело молилась – и боясь услышать суровый голос судьи Пинчеона с нижнего этажа, который пристыдит ее за задержку, медлительная, бледная, скованная горем фигура согбенной женщины, чьи суставы были почти неподвижны, приблизилась к двери брата и постучала!
Ответа не было.
Да и как он мог ответить? Ее рука, дрожащая от недостатка уверенности, едва коснулась двери, а звук не был слышен и в коридоре. Она постучала снова. И вновь без ответа! И снова неудивительно. Она стучала изо всех сил, вложив в стук весь свой ужас перед грядущим. Клиффорд наверняка бы уткнулся лицом в подушку и спрятался под одеялом, словно испуганное дитя. Она постучала в третий раз, тремя размеренными ударами, мягкими, но вполне слышными, полными значения.
Клиффорд опять не ответил.
– Клиффорд! Милый брат! – сказала Хепизба. – Могу я войти?
Тишина.
Снова и снова Хепизба впустую повторяла его имя, а затем, решив, что брат крепко заснул, она открыла двери и вошла, чтобы обнаружить комнату пустой. Как он мог выйти, когда, почему она этого не услышала? Вполне возможно, что, несмотря на дождливый день и устав от скуки внутри, он по привычке отправился в сад и теперь дрожал в неуютной мокрой беседке? Она поспешно распахнула окно и высунулась из него по пояс, тщательно осматривая весь сад, насколько позволяли близорукие глаза. Она смогла разглядеть беседку и сиденья, влажные из-за протекающей крыши. Внутри никого не было. Клиффорда не было в саду, разве что он решил спрятаться (и на миг Хепизба так и подумала) под огромным мокрым сплетением тыквенных стеблей с широкими листьями, там, где они взбирались на старую деревянную решетку, прислоненную к забору. Но его там не было, поскольку, пока Хепизба наблюдала, оттуда вынырнула странного вида кошка и начала красться по саду. Дважды кошка останавливалась, чтобы понюхать воздух, а затем возобновляла свой путь в сторону окна приемной. Возможно, то была обычная осторожность, присущая кошачьему роду, или же действительно именно эта кошка задумала особенную пакость, но старая леди, несмотря на свои заботы, вдруг испытала желание прогнать ее прочь и бросила вниз оконную подпорку. Кошка взглянула на нее, как застигнутый врасплох вор или убийца, и в следующий миг убежала прочь. В саду не осталось ни единой живой души. Петух и его семейство либо не покидали курятник, пребывая в унынии из-за бесконечного дождя, либо попытались выйти, но вернулись назад. Хепизба закрыла окно.
Но где же был Клиффорд? Возможно, узнав о присутствии своего злого гения, он тихонько спустился по лестнице, пока Хепизба и судья Пинчеон вели разговор в лавочке, неслышно отпер внешнюю дверь и сбежал на улицу? При этой мысли она почти увидела его серое, морщинистое, но такое детское лицо и старомодную домашнюю одежду, которую он носил, воображая себя прежним человеком, на которого смотрит весь мир. Эта фигура ее несчастного брата будет брести по городу, привлекая все взгляды, всеобщее удивление и отвращение, как призрак, еще более жуткий оттого, что появился в полдень. Вызывая насмешки молодых людей, которые его не знали, – и куда более сильное презрение и осуждение немногих стариков, которые могли припомнить его когда-то знакомые черты! Быть забавой для мальчишек, достаточно взрослых для того, чтобы бегать по улице, но не испытывающих ни малейшего почтения к святости и красоте, не знающих жалости к тому, что печально, не чувствующих благословения мученичества – так, словно они дети самого Сатаны! Подгоняемый их насмешками, их громкими пронзительными криками, жестоким смехом, испачканный дорожной грязью, которую они будут бросать в него, или, возможно, пребывающий в замешательстве только из-за странного положения, в которое он попал, пусть даже никто не обратится к нему с грубым словом, – что, если Клиффорд сотворит нечто такое, что будет воспринято как поступок безумца? Тогда дьявольский план судьи Пинчеона будет завершен!
