— А ну прекрати лается, кобелина! — строго сказал я. — И прикрой свое безобразие. Ты же не на уроке анатомии.
— Да пошел ты! — огрызнулся Семен и направился к двери, но на его пути решительно и непреклонно встал мой младший товарищ. Тугрик остановился. Человеком он был ученым и понимал, что любое физическое насилие над ментом может быть расценено, как сопротивление. А за это ему корячился срок, и срок, с учетом его «безупречной» биографии, немалый. Он оглянулся на меня и нерешительно спросил:
— Чё, отлить нельзя что ли?
— Ну за кого ты нас, Сеня, принимаешь? Мы ж не инквизиторы какие-нибудь, а простые российские менты. Игорек пропусти человека по нужде.
— Здравствуйте, Дмитрий Константинович! — Из-под одеяла показалась круглая физиономия Мани-мани с всклокоченными химкой рыжими космами.
— Здравствуй, Клавдия! Дождалась своего ненаглядного?
— Ох, дождалась, Дмитрий Константинович! Прям даже не верится. А вы что, опять по наши души? Когда только от вас покой будет.
— Что-то ты Мани-мани больно говорливая стала. Не к добру это. Вставай, у нас к вам обоим разговор есть.
— А я чё? Я не чё, — забеспокоилась Поливанова. — Если Сенька опять что натворил, с него и спрашивайте. А я ничего не знаю.
— Ну-ну, знаем мы эти сказочки про белого бычка. Ты и прошлый раз ничего не знала.
— И прошлый раз не знала. За что вы меня обижаете, Дмитрий Константинович?! Чего я вам такого плохого сделала?! — запричитала Мани-мани.
— Кончай базар, Клава, — насмешливо проговорил я. — Ты ведь прекрасно знаешь, что меня этим не разжалобишь. Вставай.
— Отвернитесь, пожалуйста! — кокетливо проговорила она.
Я отвернулся, подошел к Игорю, прошептал ему на ухо:
— Возьмешь с этой шалавы объяснение. Главное — нас с тобой интересует прошедшая ночь.
— Понял, — кивнул он.
— Дмитрий Константинович, а мне можно в ванну? — спросила Поливанова. Теперь на ней было красивое цветастое платье с глубоким вырезом. За эти восемь лет она здорово сдала, постарела, располнела, но все ещё оставалась миловидной и аппетитной бабенкой.
— Можно, Клава, можно, — разрешил я. — Потом расскажешь этому молодому человеку все, что его будет интересовать.
— Хорошо, Дмитрий Константинович.
Мани-мани с Игорем ушли. Вернулся Зеленский. Теперь на тем было линялое, пузырившееся на коленях трико и клетчатая рубаха. Настроен он уже был миролюбиво. Покрутил головой, усмехнулся:
— Ну ты, в натуре, даешь! Так забазлал, что я от страха едва в окно не сиганул. У нас в армии старшина роты такие концерты откалывал. Ну.
— А ты в армии служил?
— Служил. С нее-то все и началось.
— В каком смысле?
— Врезал одному козлу капитану по морде и схлопотал два года дисбата. Ну и покатилось все в тартарары.
— Как это случилось?
— На танцах в солдатском клубе этот козел стал приставать к моей девушке. Я ему и так, и эдак — не понимает. Ну и не сдержался. А, что вспоминать! — махнул Семен рукой. — Ты-то зачем опять заявился?
— Разговор серьезный имеется.
— Да чистый я, начальник. Бля буду, чистый!
— Верю я тебе, Сеня. Но, похоже, кто-то на тебя имеет большой зуб.
— Не надо ля-ля, начальник, — зло рассмеялся Тугрик. — Туфта это. Фуфло. Знаю я ваши ментовские приемчики. Не на того напал. Понял?
— Дурак ты, Тугрик, и не лечишься. Я тебе когда-нибудь лапшу на уши вешал?
— Да вроде нет. Так с тех пор сколько воды утекло. Со временем люди меняются.
— Люди-то меняются — это верно, — согласился я. — Только ты не меняешься. Как был пеньком, так пеньком и остался.
— Почто оскорбляешь, начальник?! — обиделся Тугрик.
Теперь я был на все сто уверен, что Зеленский не совершал убийства. Есть у нас такое понятие, как улики поведения. Так вот, эти самые улики поведения Семена полностью подтверждали мою версию — кто-то пытается пустить нас по ложному следу. Определенно. И этот кто-то имеет веские основания подставить именно Тугрика. А это уже кое-что. И я решил играть в открытую. Спросил напрямую:
— А ты знаешь, что твоего бывшего подельника Свистуна убили?
— Ври больше! — вновь не поверил Тугрик. Однако глаза его обеспокоенно забегали.
— Нет, я так не могу работать! Сеня, откуда такое недоверие к родной ментовке?
