Селдон сидел молча. Странная история, которую он слушал, была поистине фантастична. Было ли все это бредом, дикой галлюцинацией или есть вероятность, что это правда? А если так, почему именно Хеймер? Несомненно, материалист, человек, который любил плоть и отрицал дух, был последним, кто мог увидеть пейзажи иного мира.
Сидящий напротив Хеймер с тревогой наблюдал за ним.
– Я полагаю, – медленно произнес Селдон, – вы можете только ждать. Подождите и посмотрите, что произойдет.
– Не могу! Говорю вам, я не могу! Ваш совет доказывает, что вы не понимаете. Это разрывает меня на две части, эта убийственная, затянувшаяся борьба между… между… – Он заколебался.
– Плотью и духом? – подсказал Селдон.
Хеймер тяжелым взглядом смотрел прямо перед собой.
– Полагаю, можно и так назвать. В любом случае это невыносимо… Я не могу стать свободным…
Снова Бернард Селдон покачал головой. Он попал в ловушку необъяснимых явлений. Но дал еще один совет.
– На вашем месте я бы нашел этого калеку.
Но по дороге домой он бормотал себе под нос:
– Каналы – это интересно…
Сайлас Хеймер вышел из дома на следующее утро, снова преисполненный решимости. Он решил последовать совету Селдона и найти безногого. Но был внутренне убежден, что его поиски окажутся напрасными и что тот человек исчез бесследно, словно его поглотила земля.
Темные здания по обеим сторонам переулка закрывали солнечный свет и делали его мрачным и таинственным. Только в одном месте, на полпути к улице, стена прерывалась, и сквозь этот промежуток падал столб золотистого света, окружавший радужным ореолом сидящую на земле фигуру человека. Эта фигура – да, это был тот самый человек!
Его странный инструмент стоял у стены рядом с костылями, а он рисовал какие-то картинки цветными мелками на плитах мостовой. Две уже были закончены – лесные пейзажи необычной красоты и изящества, с качающимися на ветру деревьями и бурным ручьем. Они казались живыми.
И снова Хеймер засомневался. Может быть, этот человек всего лишь уличный музыкант и художник, рисующий на мостовой? Или он был чем-то большим…
Внезапно самообладание миллионера рухнуло, и он закричал, яростно и гневно:
– Кто вы такой? Ради бога, скажите, кто вы?
Человек посмотрел ему в глаза с улыбкой.
– Почему вы не отвечаете? Говорите, приятель, говорите!
Затем он заметил, что калека что-то рисует с необычайной быстротой на чистой каменной плите. Хеймер следил за его движениями взглядом… Несколько смелых линий – и возникли гигантские деревья. Затем появился сидящий на валуне человек, играющий на инструменте, сделанном из трубок. Человек, со странно прекрасным лицом – и с козлиными ногами…
Рука калеки сделала быстрое движение. Тот человек продолжал сидеть на камне, но козлиные ноги исчезли. И снова он посмотрел в глаза Хеймера.
– Они были злом, – произнес он.
Хеймер смотрел на него, словно зачарованный. Потому что лицо перед ним было лицом с картины, но странно, невероятно прекрасным… На нем не осталось ничего, кроме пылкой, огромной радости жизни.
Хеймер повернулся и почти побежал по переулку на яркий солнечный свет, твердя про себя: «Невероятно. Невероятно… Я сошел с ума, я вижу сон!». Но это лицо преследовало его – лицо Пана…
Хеймер пошел в парк и сел на скамейку. В это время там было безлюдно. Несколько нянек с детишками сидели в тени деревьев, а там и сям на зеленых лужайках, подобно островам в море, валялись какие-то люди…
Слова «нищий бродяга» были для Хеймера символом несчастья. Но сегодня он им вдруг позавидовал. Они показались ему единственными свободными созданиями на свете. Земля под ними, небо над ними, мир, в котором они бродили… их ничто не сковывало, ничто не ограничивало.
Словно его осенила мысль, и он понял: его так безжалостно сковывает как раз то, что он ценил и чему поклонялся больше всего, – богатство! Он считал его самой мощной силой на земле, и теперь, опутанный его золотыми нитями, понял истину своих слов. Именно деньги держат его в рабстве…
Но так ли это? Действительно ли это деньги? Существует ли более глубокая и более точная истина, которую он не заметил? Деньги ли это – или его собственная любовь к деньгам? Его удерживают оковы, которые выковал он сам; не само богатство, а любовь к богатству стала его оковами.
